Везде
Pandemic and the Figure of Philosopher
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Pandemic and the Figure of Philosopher
Annotation
PII
S023620070013079-3-1
DOI
10.31857/S023620070013079-3
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Olga Popova 
ORCID: 0000-0002-3825-7544
Occupation: Leading Researcher, Head of the Department of Humanitarian Expertise and Bioethics
Affiliation: RAS Institute of Philosophy
Address: 12/1 Goncharnaya Str., Moscow 109240, Russian Federation
Edition
Volume 31 Issue 6
Pages
11-30
Abstract

The article explores the philosophical discourse that has formed in the context of the development of the COVID-19 coronavirus pandemic. The role of philosophy in evaluating a number of socio-political problems caused by this pandemic is evaluated and various forms of attitude to the pandemic among philosophers are analyzed. It was shown that the coronavirus pandemic gave impetus to rethinking the foundations of philosophy and was used as an informational occasion and a tool for conceptualizing and promoting a number of philosophical ideas, in particular, such as “camp”, “state of emergency”, and “biopolitics” (in particular, this is characteristic for the position of J. Agamben). At the same time, in the context of the pandemic, the position of suspending philosophical expert judgments was articulated, due to the limited knowledge of the pandemic and the particular rooted philosophy in important “eternal questions”, but not able to respond urgently to urgent (G. Harmann), and the relevance of the moral act of silence, expressing solidarity with the people who took the blow of the tragic situation (K. Malabo). In addition, the article explores the problem of revising philosophical concepts that were especially common during the coronavirus pandemic. The polysemantic complexity of the concept of “exception” is noted. In particular, broad connotations of the concepts of “exclusion” and “exclusivity” were considered. It is demonstrated that the practice of exclusion causes a process of biopolitical isolation. Exception transgresses into self-exclusion, and it, in turn, echoes the concepts of racial, caste, ethnic purity. An exception in the biopolitical sense, considered in the narrow context of quarantine measures taken and provoking protest from J. Agamben, may be adjacent to the existing violent mechanisms of sociocultural exclusion and ontological exclusion. Consideration of the various positions of philosophers made it possible to explicate in the context of the emerging discourse on a pandemic an association associated with the well-known thought experiment, the “Mary's room” by F. Jackson, widely discussed among representatives of the philosophy of consciousness.

 

Keywords
pandemic, coronavirus, pandemic philosophy, disaster medicine, exceptional situation
Received
23.12.2020
Date of publication
23.12.2020
Number of purchasers
14
Views
1886
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite   Download pdf
1 Если значение термина «патернализм» устоялось и понимается более-менее единообразно, то содержание понятия «культура» в гуманитарных исследованиях вариативно, причем эта вариативность сохраняется и при попытках сузить и уточнить предмет научного интереса (например, «молодежная культура», «производственная культура», «массовая культура»). Поскольку последняя как раз является предметом нашего рассмотрения, то сразу отметим, что в спектре значений данного выражения присутствует и «культура масс», и «культура для масс», и «современная городская культура», и «культура повседневности», и «глобальная культура индустриального общества».
2 Разнятся и представления о процессах формирования массовой культуры – от полной стихийности до планомерного насаждения. При этом первый вариант обычно связывается с высвобождением рыночных тенденций в экономике страны и с развитием представительной демократии, а второй – с той или иной степенью политического авторитаризма и с сильным влиянием государственных структур на экономические процессы.
3 В то же время, если рассматривать, скажем, рекламную отрасль как часть массовой культуры (будь то коммерческая реклама товаров или политическая реклама программ и кандидатов на выборах), то было бы неправомерно отказывать ей в целенаправленном воздействии на формирование массовых предпочтений. И это справедливо для стран с разной степенью государственного участия в экономике.
4 Что касается «патернализма», отметим, что в последнее десятилетие стало весьма распространенным утверждение о том, что патернализм и традиционализм являются характерной чертой массового сознания жителей России1.
1. Темницкий А.Л. Социальные и культурные "скрепы" патерналистской цивилизации в России // Российское общество в современных цивилизационных процессах // СПб.: Интерсоцис. 2010. С. 461-467; >>>> , >>>> Этатизм и патернализм как культурные маркеры цивилизационной идентичности в России // Гуманитарий Юга России. 2013. № 3. C. 90-103; >>>> >>>> Квазимодернизация в современной России как противостояние ценностей модернизма и традиционализма // Журнал «Манускрипт» Т.12, №  >>>> . 2019. Тамбов, Изд. ООО Грамота. С. 93-98. ISSN: 2618-9690.
5 Немало публикаций в СМИ, посвященных реформам в различных областях экономики, указывают в качестве основного препятствия для модернизации «пережитки социализма» и в т.ч. патернализм в отношениях индивидуума с работодателем и с государством, традиционализм в сфере образования, в семейных отношениях и в эстетических предпочтениях2.
2. Никовская Л.И. Гражданский синдром // Независимая газета. 02.12.2014
6 Патернализм и традиционализм нередко рассматривается как причина неуспешности отдельных проектов. Одним из авторов был даже введен в употребление термин «патерналистский синдром»3.
3. Разинский Г.В. Синдром патернализма в сфере трудовых отношений // Вестник ПНИПУ.Социально-экономические науки.2012. №13 (37). С. 20-23.
7 Вместе с тем, фундаментальные исследования культуры, соответствующей современному российскому массовому сознанию, практически отсутствуют. Как представляется, одна из причин их отсутствия – в том, что в данной области российская ситуация некоторым образом уникальна: на протяжении ХХ века сброс государственной идеологии произошел в нашей стране дважды. В связи с этим прежде всего требует определенности вопрос о соотношении «досоветской» и «советской» культуры: является ли вторая органичным продолжением первой и каковы, в таком случае, ее стержневые свойства; либо, если считать их явлениями абсолютно чуждыми друг другу и разнонаправленными, то проявления какого именно патернализма и традиционализма − «советского» или «досоветского» мы наблюдаем сегодня? Как известно, единого мнения по данному вопросу у отечественных ученых за прошедшие 30 лет не сложилось.
8 Другая трудность – в том, что российское общество совершило переход от аграрного к индустриальному типу не в условиях парламентской демократии и «свободного рынка», а в условиях однопартийной системы и государственного контроля над экономикой, в т.ч. над сферой культуры. Этот уникальный опыт требует особенного подхода к анализу культуры советского времени, которую по ряду объективных причин проблематично описать в терминах западной культурологии. Следует также подчеркнуть, что сведение всего многообразия культурной жизни такой крупной страны, каким был СССР, к «тоталитарности» не способствует лучшему ее пониманию – скорее, оно представляет собой попытку уйти от проблемы (примерно таким же образом полвека назад антиобщественные наклонности некоторых советских граждан именовались «родимыми пятнами капитализма» и объяснялись «тлетворным влиянием Запада»).
9 Условия, в которых частично складывалась, а частично – насаждалась «сверху» культура индустриального города в СССР, были в корне отличны от тех, которые стали предметом анализа европейских и американских ученых в первой половине ХХ века.
10 Российский философ А. Захаров, например, отметил в одной из своих интересных, хотя и несколько противоречивых, статей, что советское массовое сознание соединяло определенные черты, свойственные как индустриальной, так и доиндустриальной культуре России, но «…запутавшись в дефинициях «народа» и «массы», отечественная философская, общественная мысль не сумела с самого начала занять правильную позицию в отношении данного феномена. Вследствие этого систематические исследования массового общества и культуры в нашей стране не проводились, а их оценки, вплоть до настоящего момента, нередко давались в искаженной перспективе»4.
4. Захаров А.В. Массовое общество и культура в России: социально-типологический анализ // Вопросы философии. 2003. № 9. С. 3-16.
11 Особенно сильным, по его мнению, было влияние традиционной докапиталистической культуры в сферах идеологии, политики и морали. Оценивая советскую модель массовой культуры в целом как культуру мобилизационного типа, он полагает, что «по мере эволюции советского общества, его культура все более сближалась с потребительской массовой культурой западного типа». И, в конечном итоге, приходит к выводу о том, что «в настоящее время в российском обществе можно выделить уже не два, а три исторических слоя − традиционная, массовая индустриальная и постиндустриальная культура» (относительно последнего компонента среди российских гуманитариев имеются некоторые сомнения)5.
5. См. Орлов В.В. Постиндустриальное общество и Россия // Философия и Общество. 2003. № 3. С.78-89.
12 А. Захаров утверждает, что в отличие от западной массовой культуры, опиравшейся, в первую очередь, на «средний класс» и выражавшей его потребности, в советской России массовая культура социально ориентировалась на потребности «низшего класса»; отвергался набор ценностей западного общества − достаток, индивидуальный успех, комфорт, благополучие семьи, стабильность, порядок − которые были объявлены исторически бесперспективными, «мещанскими». Но, пожалуй, последнее в какой-то мере справедливо только для начального этапа существования СССР, и то было в большей степени приложимо к тому социальному слою, который считался политическим и культурным авангардом тогдашнего общества, т.е. к членам и кандидатам в члены ВКП(б).
13 Комментируя в газете «Ведомости» результаты исследования экспертного центра HeadWork Analytics, ведущиеся с 2007 г., делится с читателем своими соображениями политолог М. Снеговая: «Возможно, России действительно не везет с руководством – к власти постоянно приходят правители-консерваторы. Но вероятнее, что сама социально-экономическая структура страны способствует воспроизводству патерналистского характера власти. Его воссоздание идет не только сверху вниз, но и снизу вверх. … Патернализм российской системы власти лишь часть непродуктивной традиционалистской культуры, которая воспроизводится во всех областях жизни общества. Он характеризует не только политическую, но и социальную, производственную и личную жизнь». Источник проблем, по мнению М. Снеговой, лежит в советской системе, которая законсервировала патерналистский уклад крестьянской общины, распространив его на экономику и политику за счет системы распределения социальных благ через предприятия6.
6. Снеговая Мария. Патернализм как часть непродуктивной культуры // Газета Ведомости, 15. 04. 2015. >>>> . URL: >>>>
14 Такой подход в наши дни весьма популярен в журналистской среде, но нам он не представляется основательным. По личным впечатлениям ныне живущих россиян, идея о переходе на хозрасчет и последующем акционировании государственных предприятий, как и весь начальный этап экономической «перестройки», были восприняты населением СССР нейтрально или с благожелательным любопытством. Однако, для рядовых граждан попытки заняться предпринимательством почти сразу же натолкнулись на непреодолимые трудности в виде обесценения как ваучеров, так и многолетних рублевых сбережений, а захлестнувший страну вал преступности и отсутствие подготовленной социальной «сети безопасности» перевел возможные риски в разряд неприемлемых.
15 Характерно, что известное исследование В. Магуна и М. Энговатова показало резкий всплеск интереса молодежи к предпринимательству в начале 1990-х, но без последующего роста7.
7. Магун В.С., Энговатов М.В. Динамика притязаний и изменение ресурсных стратегий молодежи: 1985-2005 годы / Россия реформирующаяся. Ежегодник. Вып.6. // М.: Институт социологии РАН, 2007. С. 200, 208. URL: >>>>
16 По наблюдениям авторов, желание занимать высокую должность или иметь свой бизнес в 1990-х оказались тесно связаны: чем выше карьерные притязания, тем чаще молодые люди отмечали, что их привлекает возможность создать свое дело, быть его хозяином. Более 80% тех, кто хотел руководить предприятием или быть руководителем более высоких звеньев управления сообщили, что предпочитают быть хозяином, а не наемным работником (данные опросов 1995 и 2001 годов).
17 Авторы исследования указывают, что с 1995 по 2001 гг. роста обобщенного индекса притязаний не наблюдалось (а в одном случае имело место даже его снижение) - и это составляло резкий контраст с десятью предшествующими годами, на протяжении которых притязания юношей и девушек неуклонно росли.
18 Подобный интерес фиксируется некоторыми исследователями и сейчас, но скорее умозрительный, чем практический. То есть, люди оценивают предпринимательскую деятельность положительно, однако, исходя из предшествующего опыта, предпочитают высоким, но негарантированным доходам – более низкие, но стабильные. И это неудивительно, принимая во внимание нынешний возраст «перестроечной» молодежи: у поколения 1970-х сейчас уже взрослые дети, которых родители ориентируют с учетом личных впечатлений, вынесенных из прошлого. На наш взгляд, эти простые житейские наблюдения гораздо больше влияют сегодня на выбор пути молодежью, чем пресловутые традиции «самодержавия и тоталитаризма».
19 Вместе с тем, представляется, что неприятие традиционалистских и патерналистских тенденций более категорично провозглашается в прессе, чем в научной литературе, где, как минимум, дополняется некоторыми оговорками.
20 Так, в совместной работе Г. Разинского и М. Геташвили оговаривается, что «в своих основных проявлениях патернализм находит свое проявление в той же триаде, которая характерна для культуры как способа, технологии освоения социального мира: в условиях, ценностных ориентациях и социальном поведении тех субкультурных страт, которые консервируют status quo ante, противостоя тем субкультурам, которые нацелены на развитие»8.
8. Разинский Г.В., Геташвили М.А. Культура и патернализм. Единство в противоречии. // Вестник ПНИПУ. Социально-Экономические науки. 2017, № 3.
21 В противоположность упомянутым авторам, петербургский философ Г. Тульчинский мимоходом замечает: «Исторический опыт упорно показывает роль и значение традиционной культуры как важнейшего условия и предпосылке инновационного развития. Так было в Японии, так происходит в Китае. Там коллективизм почему то не помешал, а даже помог этим странам совершить успешную модернизацию. Ярким примером опоры на имперскую культуру является Сингапур. Так и в российской традиционной культуре заложен колоссальный потенциал»9.
9. Тульчинский Г.Л. Российская культура: почему она такая и что с нею делать // Философские науки. 2010. № 3. С.77.
22 Можно лишь сожалеть о том, что в настоящее время этот потенциал оценивается, в основном негативно (возможно, причина тому – чрезмерная увлеченность журналистов историями карьерного взлета «звезд» хайтек-индустрии, преподносимых в весьма упрощенном виде). В то же время, положительный опыт использования культурных традиций стран Азии явно недооценивается. По-прежнему редки в отечественной науке исследования социокультурных процессов, протекающих в обществах Востока – в Турции, Иране, в арабских странах, и даже у экономических «тяжеловесов» − Китая, Японии, Индии.
23 Среди этих немногочисленных, но тем более интересных работ хотелось бы отметить обзор Е. Катасоновой, посвященный молодежным субкультурам Японии10, а также сборник «Портрет современного японского общества», совместно изданный Институтом Востоковедения РАН, Японским фондом и Центром изучения современной Японии. Две статьи в нем посвящены корпоративной культуре и трудовой этике японцев, а именно – «Корпоративная культура Японии: общее и особенное» И. Тимониной и «Трудоголики» в производственном интерьере» Т. Матрусовой11.
10. Катасонова Е.Л. Японцы в реальном и виртуальном мирах: очерки современной японской массовой культуры // М.: Вост.лит., 2012. 357 с. ISBN 978-5-02-036522-3.

11. Тимонина И. Л. Корпоративная культура Японии: общее и особенное; Матрусова Т. Н. «Трудоголики» в производственном интерьере // Портрет современного японского общества / Рук. проекта Э. В. Молодякова // М.: АИРО–ХХI, 2006. 288 с. (С.111-128; 129-145).
24 Немалое внимание в них уделено традиционному патернализму и взаимоотношениям между работниками в рамках модели «семейной» корпоративной культуры, которая в японском варианте «отличается своеобразным сочетанием эгалитаризма и иерархичности».
25 Интересно, что японскую традицию управления бизнесом приводит в пример также экономист С. Мелман, отдавая ей предпочтение перед американской, в своем труде «Корпорация «Война»» (см. раздел «Разные стили управления: как «Мазда» и «Крайслер» борются с кризисом в автомобильной промышленности»)12.
12. Melman Seymour. War Inc. // Тhe Vanderbilt University online journal >>>> . Vol. 5 No. 2 (2008). Chapter 3: Deindustrializing the US: The War Against American Workers.
26 Иллюстрируя свою позицию, С. Мелман приводит такие цифры: ввиду крупных убытков «Крайслер» уволил почти треть рабочих и 7% служащих, с сокращением до 10% заработной платы топ-менеджменту − но это мало ему помогло. Фирма была в конечном итоге продана концерну «Даймлер-Бенц», а затем (уже как его подразделение) – итальянскому «Фиату». Политика «Мазды» была противоположной: несмотря на большие убытки, «Мазда» предприняла техническое перевооружение с частичной роботизацией производства, но для сохранения рабочих мест перенаправила 5000 сотрудников в сервисные и торговые точки на период частичной приостановки производства; зарплаты рабочих не пострадали, хотя выплаты менеджерам высшего звена были урезаны почти на 20%. В итоге, «Мазда» за семь лет вдвое увеличила производительность труда и вновь стала прибыльной.
27 Выводы Мелмана таковы: «В Mazda руководство распространило на персонал неявное понимание того, что они, производственные рабочие, наиболее заинтересованы в существовании предприятия, и что обеспечение защиты этого интереса является обязанностью руководства. В отличие от этого, руководство Chrysler относилось к производственной рабочей силе как к «товарам», выбрасывая на «рынок» те, которые не нужны для планов руководства. … Эффекты этих противоположных подходов достаточно очевидны. В Mazda менеджменту была практически гарантирована полная поддержка со стороны сотрудников, включая сотрудничество во внедрении и использовании новых технологий. В случае с Chrysler этого едва ли можно было ожидать на фоне долгой конфронтации между руководством и профсоюзами. Еще неизвестно, смогут ли американские производители автомобилей извлечь уроки из своих прошлых ошибок».
28 Положительно оценивает японский стиль управления также Р.де Марикур в статье «Патернализм в Японии и на Западе13».
13. >>>> . Paternalisme au Japon et en Occident // >>>> >>>> , pр. 161-172.
29 Он противопоставляет общее негативное мнение французской прессы реальной практике, наблюдаемой на японских предприятиях.
30 Патернализм во Франции, по словам де Марикура, «вызывает в памяти скверные воспоминания: начало индустриализации, XIX век, люмпен-пролетариат больших городов, эксплуатируемый всемогущими нанимателями… Напротив, в Японии, - пишет он, - “onjo shugi”, местный вариант патернализма, открыто и широко практикуется на предприятиях, будучи приемлем и даже востребован большинством служащих. И, кажется, он дает хорошие результаты в экономике столь же развитой, как и наша. Возможно, следует считать такой подход более эффективным, чем мы предполагаем? Этот вопрос возникает, поскольку «японская модель» вписана в китайскую конфуцианскую традицию, свойственную нескольким странам Востока с весьма динамичной экономикой, и эта модель продолжает доказывать свою эффективность уже после того, как в достаточной мере подтвердила ее в Японии».
31 Таким образом, утверждение о несовместимости прогресса с патерналистскими тенденциями в управлении – далеко не бесспорно, и в значительной мере опровергается практикой. Как видно, в некоторых случаях наследие прошлого играет положительную роль, ускоряя и упрощая внедрение новых технологий.
32 Ввиду того, что Советский Союз существовал в условиях идеологического противостояния странам Запада, советское искусствознание выработало собственный набор терминов для анализа различных типов культуры и соответствующих явлений. Их описание соотносилось с положениями такой дисциплины, как обществоведение, которое, в свою очередь, опиралось на разработанную К. Марксом и его последователями теорию классовой борьбы и смены общественно-экономических формаций. Исходя из положения Маркса о культуре как части «надстройки» над экономическим базисом, важнейшей характеристикой произведений искусства считалась их способность выражать классовые интересы и специфические вкусы «прогрессивных» и «реакционных», с точки зрения марксизма, общественных групп. Соответственно, термин «массовая культура» имел в СССР отрицательную коннотацию, как порождение буржуазного общества (что, в целом, не противоречило его первоначальному смыслу).
33 В настоящее время кажется неправомерным принципиально противопоставлять «стихийно возникшую» массовую культуру послевоенного западного «общества потребления» − «управляемой» культуре советского типа, на том основании, что первая будто бы являлась стопроцентным отражением потребительских запросов, в то время, как вторая будто бы полностью навязывалась политическим руководством СССР. Очевидно, что и усредненные вкусы потребителей, и потенциальная выгода производителей учитывались в обоих случаях, а представление о том, что в СССР «государство заставляло всех граждан носить одинаковую одежду и любить одну и ту же музыку» является таким же расхожим клише западной пропаганды, как и советское клише о «навязывании западной рекламой недоброкачественных товаров».
34 Однако, сделавшись предметом научного обсуждения, термин «массовая культура» был затем неоднократно переосмыслен и перетолкован. В течение последующих десятилетий модернизм в искусстве уступал место минимализму и др. направлениям, промышленный дизайн выделился в самостоятельную сферу деятельности, возникали и распространялись новые термины – такие, как китч, гламур, андерграунд, концептуализм и др. Совершенствование старых (типографская печать, фото- и киносъемка) и появление новых технических средств (таких, как телевидение и запись звука на виниловый, позднее – магнитный носитель) привели к возникновению новых культурных пространств. Следствием всего этого стало, в конечном счете, размывание оппозиции «массовость – элитарность» в сфере изобразительного искусства, литературы и музыки.
35 В качестве положительной стороны этого процесса можно отметить рост интереса к феномену массовой культуры как таковой и, особенно – к ее роли в формировании личности как социальной единицы индустриального общества.
36 Таким образом, термин «массовая культура», на наш взгляд, вполне применим к культуре, преобладавшей в СССР в 30-70-х годах прошлого века. При этом, однако, следует уточнить, что художественное оформление важных политических мероприятий в СССР весьма жестко контролировалось государственными органами, а посвященные им произведения были насквозь пронизаны официальной идеологией – таковы, например, «парадные» полотна А.М. Герасимова и Г.М. Шегаля, посвященные Второму всесоюзному съезду колхозников и ударников труда, групповые портреты политических и военных деятелей и др.
37 Возвращаясь к «патерналистскому синдрому», или поведенческому и ментальному паттерну, общему для «верхов» и «низов» консервативных обществ, отметим: тенденции государственного патернализма в области массовой культуры так или иначе отмечены во всех странах, вовлеченных в «догоняющую модернизацию» – от Японии и Китая до Ирана, Индии, Турции и арабских стран14.
14. См. например: Паин Э.А. Социокультурный капитал в стратегиях управляемой модернизации: сравнительный анализ иранской и турецкой моделей // >>>> , 2014, Т.12, №3. С.118-134.
38 Происходили отказ от многих исторически укорененных практик и приспособление больших масс населения к новым условиям работы, проводимой не только чиновниками соответствующих ведомств и местными активистами, но и авторитетными общественными и религиозными деятелями, журналистами, актерами и художниками. Важнейшая роль в популяризации целей и задач различных социальных программ отводится визуальным искусствам – таким, как фотография и кинематограф, газетная карикатура и книжная иллюстрация, монументальная и станковая живопись, граффити, плакаты, листовки и др.
39 Трансформация массового сознания и, соответственно, массовой культуры в нашей стране была обусловлена не только внедрением новой модели политического устройства общества, но и ускоренной индустриализацией, втягиванием огромного количества людей в новые для них бытовые условия и социальные отношения.
40 Приток т.н. «отходников»15 на стройки первых пятилеток многократно увеличил незадолго перед тем возникшую общественную группу, или прослойку, «новых горожан», прибывших из сельской местности, но занятых в городе уже не на сезонной, а на постоянной основе.
15. Отходник − крестьянин, уходящий на сезонные работы в город (словарь Д.Н.Ушакова, разн.изд.)
41 Их интеграция в городскую культурную среду, сама по себе представлявшая большую проблему, растянулась на десятилетия. По ходу этого процесса первоначальные планы революционной интеллигенции по созданию «рабочих коммун» были серьезно скорректированы, и начиная с 30-х гг. власти пошли на некоторые уступки тем настроениям и вкусам, которые прежде считались «мещанскими».
42 В этом отношении показательны материалы, собранные Б. Лебиной о повседневной жизни ленинградцев в 1920-х гг., и в частности – о попытках «обобществления быта» в импровизированных комсомольских общежитиях и домах-коммунах.
43 Например: «…Журнал "Смена" писал о жизни в бытовых коллективах: "Всем распоряжается безликий и многоликий товарищ-коллектив. Он выдает деньги на обеды (дома только чай и ужин)… закупает трамвайные билеты, табак, выписывает газеты, отчисляет суммы на баню и кино". Кое-где из общей казны даже оплачивались алименты за разведенных коммунаров. Как и в начале 1920-х, в большинстве коммун доминировали аскетические принципы быта. Запрещалось, например, по собственному желанию на дополнительно заработанные деньги покупать себе вещи без санкции коллектива»16.
16. Цит. По: Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города. Нормы и аномалии.1920–1930 годы. С.103 электронного издания (парагаф 3 «Коммуна»). Автор ссылается на выпуск журнала «Смена»: 1929. № 19. С. 2–3.
44 Как известно, десятилетие подобных экспериментов закончилось их осуждением на XVII съезде РКП(б), с формулировкой: «Не может быть сомнения, что эта путаница во взглядах у отдельных членов партии насчет марксистского социализма и увлечение уравниловскими тенденциями сельскохозяйственных коммун доходила одно время до того, что они пытались насадить коммуны даже на заводах и фабриках, где квалифицированные и неквалифицированные рабочие, работая каждый по своей профессии, должны были отдавать зарплату в общий котел и делить ее потом поровну. Известно, какой вред причинили нашей промышленности эти уравниловско-мальчишеские упражнения «левых» головотяпов»17.
17. XVII Съезд Всесоюзной Коммунистической Партии (б): 26 января -10 февраля 1934 г. Стенографический отчет // М., Партиздат, 1934. С. 30.
45 В объемном исследовании, посвященном массовой культуре России конца XIX-начала XX в., его автор, российский культуролог В. Лебедева, указывает на постепенную трансформацию культурной политики советских властей в 1930-е гг. и на ее компромиссный характер: «Отказ от прожектерства в быту, от крайностей в «перековке» личности и формировании ее вкусов отличают 30-е годы от 20-х…Открытие благотворного значения повседневности – одно из важнейших открытий этой эпохи. Понимание быта как препятствия для реализации человека сменяется оценкой его особой значимости в жизни человека»18.
18. Лебедева В.Г. Судьбы массовой культуры в России. Вторая половина XIX – первая треть XX века // СПб, Изд-во С.-Петерб.ун-та, 2007. С. 270. (356 с.) ISBN 978-5-288-04336-9
46 С этого момента, по существу, начинается попытка синтеза «массовой» культуры западного индустриального общества, советской идеологии и традиционной культуры русского крестьянства, в которую исторически было погружено большинство тогдашнего населения.
47 В изобразительном искусстве и литературе это привело к созданию так называемого «метода социалистического реализма», подходы к которому А. Луначарский искал еще в начале ХХ века. А в 1932-34 гг. в советской прессе Союзу писателей СССР были предложены критерии этого метода:
48 «Мы не отрываемся от действительности. Мы признаем действительность как арену нашей деятельности, как материал, как задание… Социалистический реалист понимает действительность как развитие, как движение, идущее в непрерывной борьбе противоположностей. … Подлинно революционный социалистический реалист — человек напряженных эмоций, и это придает его искусству огонь и яркость красок»19.
19. «В чем заключается социалистический реализм? Прежде всего это тоже реализм, верность действительности. Мы не отрываемся от действительности. Мы признаем действительность как арену нашей деятельности, как материал, как задание. Но этот реализм дает описание человечества со всеми темными эпизодами, которые были, со всеми ужасами феодального и буржуазного рабства или жестокостью наступающего или отстаивающего свое существование капитализма…Нам чуждо мелкобуржуазное отрицание действительности, мнимая борьба с ней путем ухода в мнимо–свободную фантастику. …Социалистический реалист понимает действительность как развитие, как движение, идущее в непрерывной борьбе противоположностей. … Подлинно революционный социалистический реалист — человек напряженных эмоций, и это придает его искусству огонь и яркость красок».
49 Новое направление для искусства и литературы было официально задано в том же 1934 году на 1-м Всесоюзном съезде советских писателей. По определению, которое дал в своем выступлении М. Горький, «Социалистический реализм утверждает бытие как деяние, как творчество, цель которого − непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека ради победы его над силами природы, ради его здоровья и долголетия, ради великого счастья жить на земле, которую он, сообразно непрерывному росту его потребностей, хочет обрабатывать всю, как прекрасное жилище человечества, объединённого в одну семью»20.
20. Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет, 1934. С.17.
50 Таким образом, в основе нового метода (или стиля) лежала задача отображения реальности в процессе ее трансформации силами участников строительства нового жизненного уклада, который мыслился как более справедливый, творческий и свободный от изъянов предшествующей формации. Этой задаче были подчинен и выбор сюжетов, и выразительные средства визуальных искусств и литературы. От съезда к съезду идеологические органы подчеркивали необходимость отображения в искусстве достижений передовиков производства, военных, спортсменов и деятелей науки. С наибольшей полнотой данная функция советского массового искусства выразилась в создании ВДНХ, призванной представлять в современной реальности образ ближайшего будущего – изобильного и благополучного. Выставка быстро приобрела огромную популярность, а «соцреализм» в изобразительном искусстве, как новаторский для своего времени проект, вполне оправдал себя и более того – имел большой успех и влияние на умы последующих поколений не только в СССР, но и за рубежом.
51 Неожиданная «живучесть» советского искусства объясняется не столько «ностальгией по тоталитаризму» (граждан, в сознательном возрасте заставших расцвет «соцреализма», сейчас ничтожное меньшинство) сколько весьма востребованным сейчас позитивным отношением к жизни, реалистичностью образов и высоким профессионализмом художников. Если выбор сюжетов в СССР часто диктовался задачами партийного и государственного строительства, то композиция, колорит и живописная проработка образов оставались на усмотрение автора и зависели от широты его художественного кругозора – что не исключало необходимости прохождения «идеологических фильтров» для участия в выставках, конкурсах.
52 В свете сказанного выше, представляются не слишком обоснованными претензии, предъявляемые к произведениям, созданным в стиле (или «методом» − если считать этот теоретический спор не законченным) «соцреализма». Говоря о чрезмерной приверженности реалистическому копированию натуры и об идеологической ангажированности признанных мастеров 30-50-х гг., их критики забывают, что ряду жанров ангажированность свойственна изначально: таковы парадный портрет, «салонная» и «батальная» живопись, некоторые виды графики − книжная иллюстрация к детской дидактической литературе, политическая газетная карикатура. С другой стороны, способность художника правдоподобно воспроизводить натуру с помощью соответствующих материалов долго была и общепринятым мерилом его квалификации, и его основной задачей, поскольку вплоть до 30-х гг. ХХ века технической замены полихромной живописи не существовало. Распространение цветной фото- и киносъемки, начавшись в 30-е гг., было прервано мировой войной, после которой благосостояние в странах-участницах (за исключением США) восстанавливалось, по крайней мере, десятилетие. В течение этого времени цветная фотопечать оставалась дорогим удовольствием, и только после того, как это средство фиксации реальности стало общедоступным, т.е. в 60-70-х гг., художественный мейнстрим в развитых странах смог полностью погрузиться в эксперименты.
53 Адресуемые «соцреализму» упреки в «лакировке действительности», «уводе зрителя в мир несбыточных мечтаний о будущем», по сути, направлены против одной из главных функций визуального и литературного творчества как такового, а именно – против создания «параллельной» художественной реальности. Да и «нежелание отражать мрачные стороны жизни», было свойственно не только советским живописцам, писателям и режиссерам – по крайней мере, в течение двух десятилетий «happy end» был практически безальтернативным завершением фабулы в Голливуде. Фактически предписанный в обоих случаях авторский оптимизм нужно рассматривать с учетом стремления правительств и общественных организаций снизить критичность зрителя и сориентировать общество на предощущение лучшего будущего в условиях кризисных предвоенных и военных лет – в частности, Кодекс американской Ассоциации кинопроизводителей 1930 г. , известный также под названием «Кодекс Хейса», предписывал избегать изображения «греха, непристойностей, преступлений и богохульств» и т.п.
54 Е. Вестник МГОУ. Серия «Лингвистика», 2012, №2., Разд.1. Теоретические вопросы общего языкознания. Воскресенская вслед за Е. Добренко пишет о том, что основная задача соцреализма заключалась не в том, чтобы описывать мир, а в том, чтобы изменить его: «Е. Добренко в рамках функционального подхода предлагает интересную концепцию: он полагает соцреализм, важнейшую социальную институцию сталинизма, институцией по производству социализма; основной функцией соцреализма являлось создание советской реальности»21.
21. Добренко Е.А. Политэкономия соцреализма // М.: Новое литературное обозрение, 2007, 592 с. ISBN: 5-86793-482-9 ; Вестник МГОУ. Серия «Лингвистика», 2012, №2., Разд.1. Теоретические вопросы общего языкознания.
55 Оба автора – как цитируемый, так и цитирующий – почти буквально передают смысл партийных постановлений, призывавших творческую интеллигенцию к участию в строительстве социализма путем пропаганды добросовестного труда, товарищеских отношений в быту и на производстве, бережного обращения с общественной собственностью и т.п. Правда, затем оба автора делают весьма неожиданный вывод: поскольку задачей «соцреализма» является «производство социализма через переработку «реальности» в идеологически значимый продукт», то «побочным эффектом этого производства является дереализация повседневности: для того чтобы предстать в виде социализма, наличная реальность должна перестать существовать» − что, на наш взгляд, и неправомерно, и непоследовательно. Неправомерно – потому, что политическая агитация составляла лишь часть (притом, меньшую) советской визуальной культуры; бОльшая часть была посвящена индустриальному и сельскохозяйственному производству, санитарии, соблюдению приемлемых поведенческих норм в быту, пропаганде грамотности и здорового образа жизни – то есть, в значительной мере, тому, что в настоящее время считается вполне допустимым продвигать с помощью «подталкивающих» технологий: улучшению материальной стороны жизни.
56 Столь же бессмысленно критиковать «соцреализм» и за отсутствие экспериментальных способов авторского самовыражения, свойственных, например, французскому кубизму или немецкому экспрессионизму.
57 Как ни странно, яркую и почти исчерпывающую иллюстрацию социально-культурных проблем, с которыми сразу столкнулось новое руководство страны, приводит в своей книге Е. Добренко, цитируя «Были горы Высокой» − документальные записи рассказов обитателей уральской заводской слободы об их быте, семейной жизни, соседских отношениях и производстве22.
22. Были горы Высокой: Рассказы рабочих Высокогорского железного рудника. О старой и новой жизни / Под ред. М. Горького и Д. Мирского. Изд. 2–е. // М.: История заводов, 1935.
58 Около трети книги, по словам Е. Добренко, показывают всю «грязь и мерзость» прошлого − изнурительный труд, антисанитарию, нищету, высокую смертность, бесправие перед жестокими и унизительными наказаниями. «В описаниях повседневности – пишет он, – особенно выделяются бесконечные рассказы о зверских драках, пьяных убийствах, самоубийствах, травматизме … Высокогорский рудник – один из многих «заводов и фабрик» в СССР – настоящая школа ненависти и насилия. Населяющие его люди чувствуют какое-то отвращение друг к другу и к жизни... Неизъяснимой злобой друг к другу пронизаны рассказы людей, проживших в одной слободе всю жизнь из поколения в поколение. Почти не встретишь во всей этой большой книге добрых слов людей друг о друге»23.
23. Добренко Е.А. Политэкономия соцреализма // М.: Новое литературное обозрение, 2007, 592 с. ISBN: 5-86793-482-9 (с.284-286)
59 Рассуждая о назидательном («репрезентативном») аспекте издания подобных материалов, автор подчеркивает, что задуманный с одобрения А. Горького контраст описаний дореволюционного и послереволюционного бытия в книге не удался: как следует из приводимых там сообщений, поведение рабочих в быту и на производстве к началу 1930-х гг. оставалось прежним. Несмотря на некоторые внешние улучшения, снижение уровня эксплуатации само по себе не изменило отношение слобожан к труду и друг к другу.
60 Другая подборка свидетельств неготовности бывших социальных низов к культурной «городской» жизни и к работе с дорогостоящим оборудованием представлена в книге Н. Лебиной24.
24. Лебина Н. Б. Повседневная жизнь советского города. Нормы и аномалии.1920–1930 годы.
61 На основании большого количества документов 1920-х гг. она показывает, насколько преувеличенным и даже оторванным от реальности было представление революционной интеллигенции, и в т.ч. В. Ленина, о способности «освобожденного пролетариата» к отказу от спиртного, самодисциплине и самообразованию: после отмены сухого закона потребление алкоголя рабочими в Ленинграде выросло в 1924-28 гг. в 8 раз; доля расходов на алкоголь в рабочих семьях превышала долю расходов на печатную продукцию; по данным медицинского журнала, примерно треть рабочей молодежи в 1926 г. страдала алкоголизмом.
62 Настоящим бичом крупных городов стало хулиганство: нарушение общественного порядка, порча имущества (в том числе заводского), − а также воровство, драки и изнасилования. «В Ленинграде число приговоренных к различным срокам тюремного заключения за нарушение общественного порядка с 1923 по 1926 г. увеличилась более чем в 10 раз, а доля их в общем количестве осужденных выросла с 2 почти до 17 % − пишет Н. Лебина, – Основная масса хулиганов была моложе 25 лет. Это новая специфическая советская черта. Изменились и социальные характеристики преступников. Криминологи отмечали, что «…хулиганит в основном рабоче-крестьянская молодежь в возрасте от 18 до 25 лет, и главным образом на почве социальной распущенности, выражающейся в грубой примитивности интересов, в отсутствии культурных запросов и социальной установки, в крайне низком образовательном уровне» (выделено мной – И.П.) По данным обследования 1926 г., рабочая молодежь составляла около 3/4 всех хулиганов… Молодежные хулиганские шайки совершали набеги на клубы, громили дома отдыха на Островах, закидывали шапками, палками, камнями самолеты на парадах АВИАХИМА в дни первомайских праздников».
63 Характерно, что осуждение хулиганов на небольшие сроки мало способствовало их перевоспитанию: обогатившись тюремным опытом, они на воле продолжали преступную деятельность в более изощренных формах, распространению которых способствовала скученность фактически безнадзорной молодежи в заводских общежитиях, часто представлявших собой деревянные бараки без всяких удобств. Учитывая масштаб и серьезность проблемы, советские суды с начала 1930-х годов стали рассматривать хулиганство и вандализм уже не как антиобщественное действие, а как «преступление против устоев социализма».
64 Приведенные выше свидетельства показывают, что возможность создания в сжатый срок новых отраслей и их нормальное функционирование в значительной мере зависело от ускоренного приобщения молодых рабочих к производственной и бытовой культуре индустриального города и требовало безотлагательной смены поведенческих стереотипов. Патерналистская политика государства в области культуры была призвана смягчить жесткие репрессивные меры и разрядить социальную напряженность, не доводя дело до «молодежных бунтов» − что ей с успехом и удалось.
65 С учетом тогдашней технической оснащенности, основным видом воздействия на массовую аудиторию поначалу стало печатное (в виде газетной заметки) и устное (в виде «живых» лекций и радиотрансляций) слово, а также плакат. Их дополняли выездные спектакли, концерты, поздней – кинофильмы, и только к 1970-м гг. основной поток информации стал направляться через телевидение. Важной составляющей общественной жизни в СССР была также организация парадов, массовых праздников и спортивных соревнований – причем, различные виды культурной деятельности поддерживали и дополняли друг друга (фильмы о подготовке к праздникам и соревнованиям, праздники с участием известных актеров, спортсменов, летчиков и т.п.). В короткое время была создана сеть спортивных кружков и кружков технического творчества, детских музыкальных школ и народных хоровых коллективов, библиотек и читален. Их деятельность, в свою очередь, отражалась в фото- и кинодокументалистике, продвигалась с помощью печатного слова: в 1922 году было учреждено издательство «Молодая гвардия», а в 1933 – «Детская литература» («Детгиз»). Таким образом, при активной поддержке государства для учащейся и работающей молодежи была сформирована культурная среда, предоставлявшая возможности для разностороннего развития и активного отдыха.
66 Этот отечественный опыт представляется нам чрезвычайно ценным ввиду продолжающейся ныне концентрации населения в крупных городских центрах, осложненной к тому же имущественным расслоением и притоком мигрантов из бывших советских республик.
67 Обращаясь к историческому наследию западных стран, можно заметить определенное сходство в целях и методах между советским «культурничеством» (по выражению В. Ленина) и политикой «американизации» в США накануне и в годы Первой мировой войны, которую описывает в своей монографии историк З. Чертина25:
25. Чертина З.С. Плавильный котел? Парадигмы этнического развития в США // М., ИВИ РАН, 2000. 164 с. С.48-49.
68 «1915 г. в процесс американизации включились Бюро по образованию и Бюро по натурализации, а после 1917 г. и Комитет общественной информации. К ним присоединились многочисленные частные группы, торговые палаты, специальные организации, наиболее важным и влиятельным из которых был Национальный комитет по американизации (НАК), образованный в 1915 г. … Кроме проведения курсов по изучению английского языка и гражданства, НАК занимался распределением иммигрантов по различным отраслям промышленности».
69 Среди прочих задач, сформулированных Комитетом, автор перечисляет следующие: – разъяснение американских идеалов, традиций, стандартов и институтов гражданам иностранного происхождения; – овладение американскими стандартами жизни, включая привыкание к американской кухне и метод ухода за детьми; – воспитание национальной гордости и любви к Америке и желания иммигрантов остаться в Америке, иметь дом и поддерживать американские институты и законы; – борьба с антиамериканской пропагандой и подавление попыток к мятежу; – универсализация ценностей всех этнических групп в Америке с целью объединения их под одним флагом.
70 С учетом того, что в начале ХХ вв. в США ежегодно прибывало до миллиона мигрантов, масштаб проблем был сопоставимым. Характерно также и то, что основной акцент в политике «американизации» был в дальнейшем перенесен на государственные школы, где она осуществлялась, по крайней мере, до 60-х гг. ХХ века, после чего стала вытесняться «мультикультурализмом».
71 Насколько применимы в наши дни наработки ХХ века, показывает практика. Можно с удовлетворением констатировать, что бОльшая часть культурных учреждений, основанных еще в советское время, сегодня востребована и продолжает функционировать. Покровительство культурным объектам мирового значения – таким, как Эрмитаж, музеи Московского Кремля, Исаакиевский собор в Петербурге, Большой Театр в Москве – является общепринятой практикой развитых государств, но целесообразно ли выводить на государственный уровень вопрос о массовой культуре?
72 На наш взгляд – не только целесообразно, но и необходимо, с поправкой на сегодняшнюю ситуацию. С каких бы позиций к массовой культуре ни подходить – исторических, искусствоведческих или социально-антропологических – очевидно, что она в большой мере определяет предпочтения, симпатии и общий настрой населения в конкретной стране, усиливая или ослабляя инициированные властью программы и отдельные мероприятия. Социальная обстановка в России сейчас, разумеется, не настолько тяжела и опасна, как в первое послереволюционное время, но немалая часть процессов, протекающих в русскоязычном информационном пространстве, не получает надлежащего освещения, не анализируется и не выносится на публичное обсуждение.
73 Принципиальное отличие современной РФ от СССР – отсутствие «железного занавеса», открытость зарубежным влияниям и проницаемость внутреннего инфо-пространства. Это может рассматриваться и как новая уязвимость, и как сильная сторона, в зависимости от проводимой культурной политики.
74 То же самое можно сказать и в отношении неизмеримо более высокого, чем в раннесоветский период, образовательного уровня наших граждан. Очевидно, что эти два фактора исключают буквальное использование старых «рецептов». В то же время, новое «прочтение» старых традиций способно дать положительный результат − в этом смысле, большим успехом следует признать организацию праздничных шествий в память о Победе в Великой Отечественной войне.
75 Тем не менее, существующие в российском социуме проблемы необходимо выявлять и находить для них решение, не дожидаясь накопления критической массы. Буквально в последние годы мы были свидетелями таких явлений в молодежной среде, как:
76 − образование интернет-групп, пропагандирующих суицид; − проникновение криминальных порядков в школьные коллективы; − попытки убийства группы соучеников в стенах учебного заведения. И это – явное свидетельство неблагополучия.
77 Опыт недавнего прошлого показывает, что тяготы, которые невозможно устранить быстро и в полном объеме, могут быть значительно смягчены посредством воздействия на культурный фон и ценностные установки подверженного им социального слоя. А главные трудности сегодняшней молодежи – это:
78 − отсутствие гарантированной занятости, проблемы с трудоустройством; − эмиграция наиболее успешных; − социальная пассивность менее успешных, эскапизм (ретритизм); − семейная нестабильность; − недостаточная обеспеченность жилплощадью; − нездоровый образ жизни, вредные привычки.
79 Конечно, тяжесть их проявления сейчас далеко не та, что при НЭПе, но и уровень притязаний у населения несравненно выше. Возможно, подходит время ставить перед СМИ задачу адекватного информирования и воспитания молодежи и усиления государственной поддержки соответствующих творческих коллективов и авторов. Однако речь не может идти о примитивной ориентации деятелей культуры на некритический подход к негативным сторонам жизни, на возврат к политической апологетике.

References

1. Agamben G. Homo sacer. Suverennaya vlast' i golaya zhizn'. [Homo sacer. Sovereign Power and Naked Life]. Moscow: Europe Publ., 2011.

2. Zhirar R. Chuma v literature i mifakh [Plague in Literature and Myths]. URL: https://batenka.ru/aesthetics/reading/girard/ (date of access: 07.07.2020).

3. Mamardashvili M. Vil'nyusskiye lektsii po sotsial'noy filosofii (Opyt fizicheskoy metafiziki) [Vilnius Lectures on Social Philosophy (Experience of Physical Metaphysics)]. St. Petersburg: Azbuka Publ., 2019.

4. Merlo-Ponti M. Fenomenologiya vospriyatiya [Phenomenology of Perception], еd. by I.S. Vdovina, S.L. Fokin. St. Petersburg: Juventa: Nauka Publ., 1999.

5. Popova O.V. Modal'nosti karantina: ot meditsiny Shoa k meditsine katastrof [Quarantine Modalities: From Shoah Medicine to Disaster Medicine]. Chelovek. 2020. N 5.

6. Suvorov A.V. Vstrecha Vselennykh, ili Slepoglukhiye prishel'tsy v mire zryacheslyshashchikh [Meeting of the Universes, or Deaf-Deaf Aliens in the World of the Hearing-impaired]. Moscow: Eksmo Publ., 2018.

7. Epstein M. Geroy nashego vremeni — chelovek v futlyare. [The hero of our time is a man in a case]. URL: https://snob.ru/profile/27356/blog/167044/ (date of access: 07.07.2020).

8. Epstein M. Geroy nashego vremeni. Kak koronavirus menyayet kul'turnyy kod i mesto cheloveka v sovremennom mire [The Hero of Our Time. How Coronavirus Changes the Cultural Code and Place of a Person in the Modern World]. URL: https://novayagazeta.ru/articles/2020/04/30/85165-geroy-nashego-vremeni (date of access: 07.07.2020).

9. Agamben G. The Invention of an Epidemic. Foucault M. Agamben G., Nancy J.L. et al. Coronavirus and Philosophers. URL: https://www.journal-psychoanalysis.eu/coronavirus-and-philosophers/ (date of access: 07.07.2020).

10. Authers J. How Coronavirus Is Shaking Up the Moral Universe. Bloomberg. 2020. March 29. URL: https://finance.yahoo.com/news/coronavirus-shaking-moral-universe-040151856.html

11. Benvenuto S. Forget About Agamben. Foucault M. Agamben G., Nancy J.L. et al. Coronavirus and Philosophers. URL: https://www.journal- psychoanalysis.eu/coronavirus-and-philosophers/ (date of access: 07.07.2020).

12. Dwivedi D., Mohan S. The Community of the Forsaken: A Response to Agamben and Nancy. URL: https://www.journal-psychoanalysis.eu/coronavirus-and-philosophers/ (date of access: 07.07.2020).

13. Harman G. Lockdown and the Sense of Threat. URL: https://baykusfelsefe.com/2020/05/06/tecrit-ve-tehdit-lockdown-and-the-sense-of-threat-graham-harman/ (date of access: 07.07.2020).

14. Jackson F. Epiphenomenal Qualia. Philosophical Quarterly. 1982. Vol. 32, N 127. P. 127–136. DOI: 10.2307/2960077

15. Luce E. The Pandemic Vocabulary. Financial Times. URL: https://www.ft.com/content/244e1fe8-695d-11ea-800d-da70cff6e4d3 (date of access: 07.07.2020).

16. Malabou С. To Quarantine from Quarantine: Rousseau, Robinson Crusoe, and “I”. URL: https://critinq.wordpress.com/2020/03/23/to-quarantine-from-quarantine-rousseau-robinson-crusoe-and-i/ (date of access: 07.07.2020).

17. Nancy J.-L. Viral Exception. Nancy J.-L., Dwivedi D., Mohan S. et al. On Pandemics. URL: http://www.journal-psychoanalysis.eu/on-pandemics-nancy-esposito-nancy/ (date of access: 05.11.2020).

18. Ronchi R. The Virtues of the Virus. URL: https://www.journal-psychoanalysis.eu/coronavirus-and-philosophers (date of access: 07.07.2020).

19. Sontag S. Illness as Metaphor. Farrar: Straus and Giroux, 1978.

Comments

No posts found

Write a review
Translate