Везде
Community in the Age of the Pandemic: a Moral Responsibility in light of Covid-Uncertaintity
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Community in the Age of the Pandemic: a Moral Responsibility in light of Covid-Uncertaintity
Annotation
PII
S023620070020529-8-1
DOI
10.31857/S023620070020529-8
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Lyubov A. Bogodelnikova 
ORCID: 0000-0002-5294-560X
Affiliation: Irkutsk National Research Technical University
Address: 83, Lermontov Str., Irkutsk 664074, Russian Federation
Edition
Volume 33 Issue 3
Pages
85-106
Abstract

А situation of Covid uncertainty resulting in the destruction of the conventional forms of interaction led to a reformatted social context and challenged a possibility of a morally responsible attitude towards the Other in the conditions of separateness, distancing and isolation. Understanding morality as an ambivalent phenomenon that acts both as a social institution and as a self-legislation of a moral agent, allows for singling out two aspects of a moral responsibility: a measure of what is due towards other people, which is established by a moral agent himself, and duties imposed upon the moral agent from the outside. In this case, a normative adequacy of the moral agent is manifested in his power of social prediction and his ability to bear responsibility for the future state of the community, which becomes of a paramount importance in light of the pandemic. In the current situation, a moral responsibility is a mutual responsibility of an individual and the state where these both parties act as moral agents: the state is responsible for the comprehensive exercise of human rights and freedoms, provision of decent living conditions and security, and protection of health as well as for the quality of its own decisions, their implementation and social impact; whilst an individual is responsible for his own decisions and actions, which in the state of emergency are dedicated to the cause of collective well-being and aimed at minimization of the harm and prevention of the sufferings of others. A specific tension preconditioned by a dilemma of a personal freedom and collective goals to preserve health and survive, may be eased with the help of a dialogue, trust and reflexivity that would help get over the increasing distancing and separateness.

Keywords
moral responsibility, moral freedom, Covid uncertainty, community, communication, togetherness, separateness, Covid ethics, normative adequacy
Received
16.06.2022
Date of publication
24.06.2022
Number of purchasers
14
Views
796
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1

Потрясение сообщества
2 Работа Жана-Люка Нанси «Непроизводимое сообщество» начинается с мысли о том, что «наиболее важное и болезненное свидетельство современного мира, возможно, включающее в себя все остальные свидетельства, обременяющие нашу эпоху, не столь важно, следуя какому декрету или какой необходимости (ибо мы свидетельствуем об истощении исторической мысли), есть свидетельство растворения, распада или потрясения сообщества» [Нанси, 2011: 23]. Эти слова философа, исследующего тему совместности, как нельзя лучше подходят для того, чтобы описать происходящее сегодня в мире. Потрясением сообщества можно назвать два года ковид-пандемии, серьезнейшим образом изменившей условия существования людей: изменились наша повседневность, наши бытовые, личные и профессиональные отношения, наше рабочее место и даже его физическое расположение. Новые условия жизни стали во многом «травмирующим опытом, который может привести к утрате идентичности» [Gash, 2021:259], так как в ситуации полной неопределенности происходит ломка прежних форм социального взаимодействия, что порождает страх и тревогу, вносит напряжение в само сосуществование индивидов.
3 Необходимо заметить, что наблюдаемые сегодня изменения «социального ландшафта» не были вызваны только пандемией. Ускоренная виртуализация личных и профессиональных отношений, которую мы наблюдаем последние годы, замена реального общения виртуальным, цифровизация жизни в целом — все это ведет к разобщению, изоляции и даже самоизоляции — физической и психологической. Можно возразить, что виртуальное общение может стимулировать кооперацию и партнерство, а в реальном деловом и личном общении может складываться ситуация идейной или психологической разобщенности. И все же виртуализация отношений ведет во многих случаях к иллюзии общности. «Люди становятся одновременно ближе (в плане доступности) и дальше друг от друга (в смысле качества общения). Происходит утрата межличностного общения, реальное общение подменяется обменом информацией или эмоциями. Общение имитируется, в значительной степени является формальным» [Романенко, 2020: 53]. Сегодня прочно закрепился термин «цифровой аутизм», которым обозначают утрату навыка живого общения, ведь «реальное общение в отличие от просто коммуникации требует умения и напряжения, человеку нужно удерживать внимание собеседника, ждать ответной реакции, реагировать на нее, формулировать мысль, вопросы, действовать актуально» [там же]. Обнажается ряд важных экзистенциальных проблем: баланс времени, проведенного в виртуальном и реальном общении, утрата интимности существования в результате «жизни на виду», потеря навыков критического, рефлексивного отношения к поступающей информации и пр.
4 В ряде случаев виртуальное общение предполагает общение в социальных сетях, в которых работает специальный алгоритм, предполагающий прицельно-точечное воздействие на индивида на основе собранной и систематизированной информации о нем. Формируется искусственная реальность, что называется «под нужды клиента», включающая только то, что интересно и симпатично, и исключающая то, что по каким-то причинам видеть, читать, осмысливать не хочется. Сконструированная таким образом реальность, далекая от настоящего многообразия социального мира, может способствовать противопоставлению человека о себе как единственного «правильно» мыслящего, действующего всему другому — «неправильному», что ведет к конфронтации, разобщенности и росту социального напряжения1.
1. Подробнее о работе алгоритмов, микротаргетинге и о том, как в социальных сетях оказывается манипулятивное воздействие на человека, можно посмотреть в документальном фильме «Социальная дилемма» [Social Dilemma, 2020].
5 В контексте вышесказанного разобщение можно определить не только как вынужденную изоляцию или самоизоляцию, но и как утрату способности или возможности к реальному общению, усиление неравенства и на национальном, и международном уровнях2, как негативное изменение психологического состояния человека, ведущее к повышению тревожности и раздражения, к страху, растерянности, к усилению чувства одиночества. На это обращают внимание исследования, проведенные во время ковид-пандемии [см. напр. Ваторопин, 2021]. «Самоизоляция оказала серьезное влияние на психологическое состояние людей. На изменение этого состояния обратили внимание более половины респондентов (57,8 %)» [там же :71]. В частности, «респонденты особо выделили: раздражение в отношении власти (57,0 %), страх (44,2 %), тревогу (39,0 %), неуверенность (37,0 %), стресс (33,0 %), растерянность (24,5 %), депрессию (23,4 %), раздражение в отношении близких (19,8 %). Заметим, что эти данные в целом коррелируют с психологическими состояниями, которые были зафиксированы в период массовой самоизоляции на основе анализа поликодовых текстов: депрессия, раздражение и недовольство (и в отношении близких, и в отношении органов власти), а также стресс, страх и тревога, чувство одиночества, растерянность и удивление» [там же :71].
2. В ситуации пандемии, разобщенность проявляется не только на уровне индивидуальном, но и на уровне государств, которые перед лицом угрозы распространения заболевания вынуждены были закрыть границы, запретить туризм, изолироваться от соседей. Разобщенность в глобальном измерении имела достаточно серьезные последствия, проявившись в увеличении разрыва в уровне экономического благополучия между богатыми и бедными странами, в неравных возможностях разных стран для борьбы с вирусом, доступностью вакцины и т.д. [см. напр. Кудрин, 2021].
6 Изменившийся социальный контекст побуждает обратиться к теме совместного существования, к размышлению о совместности и сообществе как открытости и коммуникации, которым сегодня брошены вызовы дистанцирования и изоляции. Как возможно сосуществование друг с другом в изменившихся обстоятельствах? Этот вопрос приобретает особую актуальность во времена кризисные и переходные, когда Другой — это уже не «мое другое», это зачастую «противопоставленное мне иное», от которого исходит вымышленная или реальная угроза. Другой — это чужак, источник опасности и все той же неопределенности. Если в доковидную эпоху чужак — это носитель принципиально иной системы ценностей, представитель иной культуры, то сегодня чужаком становится даже близкий человек, родственник, друг, коллега, исповедующий принципиально иное отношение к новым вызовам мира: вакцинация, способы заражения, происхождение вируса и пр. В число людей, подвергаемых стигме, попадают не только заболевшие и их родственники, как это было на первых этапах распространения коронавируса, сегодня к ним могут быть отнесены люди привитые, или, наоборот, отказывающиеся от вакцинации [Туркулец, 2020]. Как следствие появляются новые проблемы, связанные, прежде всего, с социальной стигматизацей, что ведет не только к разобщенности людей, порождает агрессивное и неадекватное поведение, но и рождает новые формы дискриминации.
7 Можно сказать, что мы оказались в ситуации «сообщества, лишенного сообщества» [Горбылева, 2011: 8]. Изменяющаяся повседневность поднимает вопрос о совместности и морально-ответственном отношении не только человека к человеку, но также человека к государству и государства к гражданам, оказавшимся в условиях разобщенности и изоляции перед лицом общей проблемы — ковид-пандемии. В связи с этим особого рассмотрения и исследования требуют, на наш взгляд, два вопроса:
8 — какое поведение агента может быть признано морально-ответственным в ситуации изменившегося социального?
9 — как возможно восстановить утраченную совместность в ситуации изоляции и неопределенности?
10 Для решения этих задач необходимо ответить на следующие уточняющие вопросы: будет ли считаться морально-релевантным действие индивида в ситуации ограничения его свободы? продолжает ли отдельно взятый человек в кризисной ситуации ориентироваться в своих действиях на Другого, а если нет, то почему? возможно ли, разработав некую программу рациональных действий для противостояния общему злу в лице пандемии, сделать шаг от противостояния и изоляции к сотрудничеству и кооперации, как на уровне взаимоотношений человек-государство, так и на уровне человек-человек, а также государство-государство? При наличии такой программы не оказываемся ли мы в ситуации конформной социальности и внешнего принуждения к совместности или стремимся реализовывать «специфически человеческую потребность» единения с Другим посредством диалога и коммуникации?
11 Почему мы полагаем, что этическое изменяется при изменении социального? Фактически это вопрос об относительности, а не абсолютности моральных норм. В морали, выступающей как результат коммуникации, наряду с наличием инвариантного нормативного содержания, призванного обеспечить и поддержать коммуникацию, существует «исторически изменяющееся содержание» [Авдеева, 2017: 63]. Кратко охарактеризуем факторы, повлиявшие на изменение наших представлений о морально-ответственном поведении в пандемию. Во-первых, конфронтация, разобщение и изоляция, разрушившие коммуникацию в привычных нам формах. Во-вторых, ограничение прав и свобод индивида в ситуации «чрезвычайного положения». Мораль, понимаемая нами как особая форма регуляции человеческих действий, обладает рядом специфических характеристик, ведущей из которых является наличие «свободы, специфической для нравственности», позволяющей индивиду отклоняться от общепринятых моделей поведения. Это так называемая некомформность как одно из важных свойств морали, что возвращает нас к вопросу о свободе индивида в ситуации ограничений. С чем не согласились бы представители этического аналитизма, которые принципиально в решение вопроса о моральной ответственности и ее критериях, решительно выводят вопрос о свободе индивида за скобки [см. напр. Логинов, 2020]. В-третьих, ситуация неопределенности, а самое главное, информационной неопределенности, «загрязненности» информационного поля, в котором происходит «отчуждение реальности от действительности» [Авдеева, 2017: 63], не позволяет моральному агенту реализовать нормативную компетентность, связанную напрямую с его социальной ответственностью за принимаемые решения. Неопределенность (Сovid-uncertainty), разрыв с реальностью, ограничение свобод и прав индивида, утраченная общность подводят к вопросу специфике моральной ответственности в ситуации ковид-неопределенности.
12 Мы будем исходить из представления о морали как «продукте коммуникации». Такая «точка отсчета» позволяет нам рассматривать в качестве морального агента и отдельно взятого индивида, и государство как коллективного агента. Иные подходы, в которых мораль рассматривается как самореализация вне коммуникации [см. напр.: Зубец, 2014], не являются, на наш взгляд, эффективными для решения реальных практических, а значит социально-значимых, коллективных задач. Исходя из принципиально иных оснований, замыкая мораль на индивиде («В морали человек одинок» [там же:190]), уводя мораль в сферу субъектности, эти теоретические построения, к сожалению, не позволяют создать практически реализуемые рациональные программы противостояния общей опасности. По нашему глубокому убеждению, этическое направлено и связано с эмпирическим, реальным, имеет выход на практику не только в сфере гипотетического поступка, но и в сфере повседневности, в которой не каждое действие может быть поступком, но каждое обыденное событие может иметь последствия, за которые агент несет или может нести моральную ответственность. Мы будем исходить из того, что называется «гносеологизмом в этике», когда ответственность понимается как «принятое на основе познания ситуации вовлеченных в нее людей и релевантных моральных принципов решение» [Зубец, 2014:197], позволяющее предвидеть возможные социальные последствия собственных действий. Для начала определимся со спецификой моральной регуляции и необходимыми основаниями моральной ответственности.
13

Коммуникация как форма осуществления морального. Два измерения морального

14 Сообщество и совместность немыслимы без идеи ответственности одного человека перед другим, и, прежде всего, ответственности моральной, которая есть результат коммуникации. Определение морали через коммуникацию — идея не новая для философии. Темы Другого и диалога с Другим актуальны для экзистенциальной философии XX века, которая пытается переосмыслить проблему сосуществования, совместности. Выступая как согласование разнонаправленных воль в реальном практическом действии, сообщество предполагает диалог меня и Другого, Я и Я, предполагает коммуникацию как способ достижение согласия. Коммуникация осуществляется с целью быть понятым, прийти к взаимопониманию, создать своеобразную «безбарьерную» среду, единство и общность. А условием взаимопонимания становится открытость и близость одного человека другому, неизбежно требующие ответственности друг перед другом, выражающейся в нравственном отношении Я и Я.
15 Мы не ставим задачу разобраться со всеми тонкостями постановки проблемы Я–Другой, с тем, как по-разному может концептуализироваться и проблематизироваться Другой в различных философских теориях и подходах. Это задачи принципиально других исследований [см. напр. Швырева, 2021]. Наша цель — показать, что моральное действие — это всегда направленность моей воли к Другому, так как мораль может возникнуть только, когда появился Другой, и когда появился опыт взаимодействия с Другим. В предыдущем параграфе мы останавливались на том, почему мы не рассматриваем мораль вне коммуникации, и не согласны с тем, чтобы рассматривать ее только как субъектность. Как мы уже отмечали, такой подход не дает возможности для создания программы рациональных действий, позволяющих противостоять общему злу. К сказанному можно добавить, что замыкание морали на индивиде и сфере поступка, в ситуации противопоставленности социальности и субъектности, к сожалению, не объясняет почему человек оказывается морально ответственным перед Другим, возникает ли у него социальная ответственность за принимаемые решения, за развитие в себе социально значимых качеств. Впрочем, возражение такому пониманию морали может быть предметом отдельного исследования. Собственно, поэтому мы разделяем позицию Р.Г. Апресяна, полагающего, что «мораль возникает именно при встрече Я и Я — одного самоопределяющегося субъекта и другого самоопределяющегося субъекта. Мораль в этом смысле выступает как проявление не субъектности только, а интер-субъектности. В этом смысле моральный опыт становящегося субъекта морали — опыт гетерономный» [Апресян, 2019: 46].
16 Мораль будет необходимо возникать и проявляться в реальных действиях и взаимодействиях реальных людей, выполняя «важную дисциплинирующую функцию, компенсируя отсутствие организующего начала там, где его нет и не может быть по определению» [Апресян, 2018:76]. Реальные люди в реальном общении стремятся сосуществовать, разрешать конфликтные ситуации и предотвращать их, договариваться, ставить общие цели, находить выход из трудных ситуаций, с которыми сталкиваются сообщество или отдельный индивид. И если вдуматься, то такие основополагающие для этики понятия как «забота», «общее благо», «ответственность», «долг», «совесть» выражают именно интерсубъектную сущность морали, раскрывают ее коммуникативную направленность, а коммуникация предстает как сфера осуществления морального.
17 Однако утверждения о коммуникативной природе морали в контексте заявленной темы исследования о специфике моральной ответственности в текущей ситуации пандемии недостаточно. Исследование морально-ответственного поведения индивида, на наш взгляд, предполагает рассмотрение морали в двух измерениях: морали как социального института и морали исключительно как феномена самосознания.
18 Мораль как социальный институт — это ограничения, требования, вырастающие из потребностей самого общества, формулируемые в системе общепризнанных ценностей, опирающиеся на норму, то есть на то, что выработано, принято и усвоено сообществом. Мораль как феномен самосознания морального агента — это самоопределение и самозаконодательство, требующее развития определенных личностных качеств и внутренних усилий. Социализируясь, человек не просто усваивает сложившуюся в обществе систему ценностей, формы взаимодействия с другими, нормы и правила, он также вырабатывает собственное отношение к тому, что уже усвоил, соотнося с тем опытом, который уже приобрел. Требования общества обращены к каждому, в этом проявляется универсальность морального [см. напр. Apressyan, 2020], но они неизбежно будут доработаны, соприкоснувшись с внутренним миром морального агента3, а дальше — личное дело каждого, результирующее, вне всяких сомнений, в определенном объеме ответственности, которое каждый вынужден будет нести за собственные действия или бездействия.
3. Сопоставляя мораль с другими формами нормативной регуляции О.Г. Дробницкий пишет: «Иное дело в морали: само общепринятое и общепризнанное должно быть обосновано, оценено с точки зрения его “правильности” или же отвергнуто, как “неподобающее человеку”» [Дробницкий, 1974: 277].
19 Особое значение для морали имеет мотив, объясняющий почему человек действовал так, а не иначе в конкретной ситуации. Для закона не важно, почему человек его соблюдает: боится быть наказанным за нарушение нормы или в принципе не допускает противоправного поведения в силу воспитания, полученного в детстве. Для оценки же действия морального агента важен мотив, так как он вырастает из личностных качеств индивида, ведь, чтобы необходимые модели допустимого поведения были сформированы, необходимо воспитать в человеке определенные качества: честь, достоинство, мужество, человечность, честность, милосердие и пр. Можно возразить, что при нарушении закона мотив непременно принимается во внимание, в частности, был ли нарушен закон по случайности или намеренно, или злонамеренно, и нарушение правового закона (уголовного, гражданского) также является следствием личностных качеств индивида. Здесь важно уточнение, что мотив и личностные качества важны только «при нарушении» закона, в то время как для морали важно, исходя из каких побуждений и качеств индивид выбирает определенную линию поведения.
20 В связи с чем в свете рассуждения о специфике морального представляется необходимым осмыслить и дать ответы на следующие вопросы: «Можно ли считать нравственным поведение морального агента, если он отказывается от действий или предпринимает их только потому, что опасается возможных санкций, которые могут быть применены к нему?», «Возможно ли признать нравственной мотивацию, исходящую только из желания индивида быть одобренным и принятым сообществом?» В поиске ответов на эти вопросы мы будем опираться на идеи, высказанные известным советским философом О.Г. Дробницким. Исследуя природу морали, Дробницкий проводил мысль о самостоятельности морального агента и возможности критического отношения к социальной действительности, несмотря на признание и понимание роли общества, социального в нравственном развитии отдельно взятого человека. Так Дробницикий полагал, что «моральная ответственность возможна только тогда, когда человек будет способен проявить акт автономии воли, когда он сможет действовать, не ожидая общественного одобрения или порицания, и когда возможность получить в качестве реакции на собственное действие порицание или осуждение со стороны общества, не будет фактором, удерживающим человека от самого действия [Дробницкий, 1972]. Из сказанного следует, что для морали, оказывается очень важно то, что Дробницкий называл «свободой, специфичной для нравственности». «Субъект действия в процессе исполнения нормативного требования обладает специфичной для нравственности «свободой воли». Всеобщая обязательность морального требования далеко не всегда имеет под собой фактическое повсеместное его исполнение, тем не менее каждый человек должен поступать в соответствии с общезначимым требованием, так как он несет личную ответственность за свое поведение: человек должен поступать не просто «как все», но «как должно»» [там же]. Таким образом, моральное действие не может быть просто действием по образцу, «действием без осознания», оно предполагает автономность индивида, понимаемую как его самоопределение и самоограничение.
21 В этом «поступать не как все, а как должно», звучит еще одно важное свойство морали, которое требует от индивида развитой способности к самоконтролю и социальному предвидению, то есть моральный агент должен понимать к каким последствиям в долгосрочной перспективе приведут его осознанные действия или бездействия, и эти последствия оцениваются не в личном, а именно в социальном, общезначимом измерении, в масштабе сообщества. Это выводит нас к необходимости обсуждения феномена моральной ответственности, которую в контексте вышесказанного о специфике морали, можно определить двояко.
22 Во-первых, моральная ответственность может быть определена как мера должного в отношении других, те, ограничения, что моральный агент сам возлагает на себя, те обязанности, которые он сам себе вменяет, будучи членом определенной социальной группы. Моральная ответственность в отличие от, например, ответственности юридической не может возникнуть только в результате внешнего принуждения, она еще должна проявить себя как внутренний регулятив допустимого и невозможного, который индивид устанавливает себе сам. Морали по принуждению не бывает, специфика этического такова, что, когда мы принуждаем к нему, оно попросту исчезает.
23 Во-вторых, моральная ответственность «может быть наложена извне», Другим, который во многих случаях, как писал Э. Левинас, «призывает меня к ответственности… Тогда свобода сдерживает себя — не потому, что наталкивается на сопротивление, а потому, что, робея, ощущает свое самоуправство, свою виновность; однако чувство виновности поднимает ее на уровень ответственности» [Левинас, 2000: 207]. В этом проявляется нормативная природа моральной регуляции. В результате моральной ответственности, наложенной извне, индивид должен быть готовым, что может столкнуться с разными формами принуждения, которые должны «побудить его исправиться, или предостеречь других от подобных злодеяний» [Логинов, 2021: 82].: от осуждения до принудительной изоляции. В этой ипостаси мораль, подобно прочим формам регуляции выступает внешней побуждающей, принудительной силой, опирающейся на норму, и способствующей упорядочиванию социального.
24 Самозаконодательство морального агента, немыслимое без свободы, его способность осознавать общественную значимость собственных действий и бездействий, предполагающую его рациональность, а также нормативную компетентность, понимаемую как способность «распознавать и приобретать правильные моральные ценности, а также руководствоваться в своем поведении моральными соображениями» [там же: 54] — вот, на наш взгляд, необходимые составляющие феномена моральной ответственности.
25 Исходя из представленного понимания морали и моральной ответственности, рассмотрим специфику последней в ситуации изменившегося социального контекста, в ситуации пандемии. И зададимся вопросом о возможности восстановления разрушенной общности и диалога с Другим.
26

Программа рациональных действий: от конфронтации к солидарности
27 Текущую ситуацию неопределенности и разобщенности, в которой привычные формы социального взаимодействия разрушены, а новые еще не выработаны, либо выработаны, но продолжают восприниматься большинством, как временные модели поведения, предполагающие возможность возвращения к привычному прежнему образу действий, можно назвать ковид-неопределенностью (covid uncertainty) [Gash, 2021: 259]. Хрупкость (fragility) [Depraz, 2021], непостоянство, преходящесть — это и характеристики мира вокруг нас, изменившегося в один момент, это и наша характеристика в новом мире, новых условиях. Еще одним дестабилизирующим фактором, препятствующим преодолению разобщенности, являются напряженные отношения человека и государства, связанные с необходимостью ограничения прав и свобод гражданина, без чего невозможно было бы установить контроль за повседневностью, необходимый для борьбы с вирусом.
28 Вместе с тем, обе стороны: человек и государство, необходимо и неизбежно связаны друг с другом в ситуации оказания сопротивления случившейся пандемии, в свете чего, и государство, и гражданин могут быть рассмотрены как моральные агенты, несущие обоюдную моральную ответственность, обусловленную, как мы утверждали выше: возможностью выбора определенного образа действия или отказа от него (моральная свобода); нормативной компетентностью, опирающуюся на знание и реализующейся в социальном предвидении последствий выбора, а также последовательностью действий, исходящей из признания морального агента рациональным. Рассмотрим, какова специфика условий моральной ответственности в ситуации противостояния вирусу, и как эти особенности влияют на действия государства и отдельного гражданина в ситуации ковид-пандемии. Удается ли на уровне сообщества переходить от конфронтации к сотрудничеству, а на индивидуальном уровне, удается ли индивиду, выбирая сегодня определенную модель поведения, вырабатывая собственное отношение к происходящему, ориентироваться на Другого, направлять свою волю к Другому?
29 Государство перед лицом пандемии, оказалось в ситуации необходимости выбора модели политических действий, которая позволила бы замедлить скорость распространения коронавируса, помогла бы сдержать и победить болезнь. Несмотря на разнообразие политических решений, принимаемых властями на национальном уровне, можно охарактеризовать политику противостояния вирусу разных государств, как действия, исходящие из утилитаристских установок, ставящих во главу угла интерес не отдельно взятого индивида, а интерес коллективный, который заключается в заботе о здоровье населения и преследует цель формирования коллективного иммунитета [Delanty, 2020: 3]. Забота о здоровье и безопасности — одна из обязанностей государства, в части выполнения его социальных функций. В ситуации невыполнения этих функций, государство не только оказывается перед лицом негативных социально-экономических последствий, но и несет моральную ответственность перед гражданами, что может выражаться в осуждении действия властей и падении доверия политическим институтам4. Для осуществления задач сохранения здоровья и обеспечения безопасности, власти вынуждены были принять ряд мер, которые серьезнейшим образом поменяли повседневность: введение чрезвычайного режима, установление локдауна для сдерживания скорости распространения коронавируса, социальное дистанцирование, контроль за передвижением граждан, закрытие границ с соседними странами, массовое тестирование, принуждение к вакцинации и т.д.
4. См. напр. «Барометр доверия», публикуемый консалтинговой компанией Edelman. В отчете, составленном на основе опроса 36000 респондентов в 28 странах мира, анализируется отношение и степень доверия граждан разных стран собственному государству, медиа, корпорациям и НКО в текущей ситуации пандемии ковид-19. >>>> >>>>
30 Утилитаризм как политическая модель эффективен, когда есть полное знание о проблемной ситуации, определяющее нормативную компетентность агента, а также когда коллективное благо легко идентифицировать и оно может быть достигнуто средствами, которые будут поддержаны или в крайнем случае, не вызовут большого недовольства у населения [ibid]. К сожалению, достичь состояния «полного знания», особенно в первые месяцы разворачивания вирусной угрозы, для властей не представлялось возможным, что, усиливало ситуацию неопределенности. Применяемые государством меры вызвали сопротивление части населения, что вылилось в противостояние отдельных групп граждан и государства.
31 Камнем преткновения стал вопрос о соотношении личной свободы и общественных интересов, в ситуации противостояния коллективной угрозе. Часть граждан согласилась с утилитаристкой повесткой о том, что в ситуации пандемии, люди должны действовать исходя из задачи смягчения зла, его минимизации, несмотря ни на что стремиться предотвращать собственные страдания и страдания других, тем самым согласившись поступиться рядом свобод, сознательно ограничив себя. Это не значит, что эти граждане не испытывали негативных последствий, связанных с изменением привычного образа жизни, но это был результат сознательного выбора и самоопределения морального агента.
32 Мораль, как социальный институт, не всегда выступает как «инструмент упорядочивания социального» [Апресян, 2018: 72]. «Нравственность не всегда проявляется в согласованности действий всех людей в обществе; она иногда обнаруживает свой «неконформный» характер, вступает в противоречие с установившейся практикой поведения, заставляет какие-то социальные группы или отдельных индивидов выступать против общественного порядка, развивается через конфликты противоположных позиций. Довольно часто нравственные требования вступают в противоречие с потребностями утилитарными — экономическими и политическими» [Дробницкий, 1974: 108]. У морального агента должна быть «возможность следовать предложенной норме или отступить от нее» [там же: 241], только при таких условиях этическое будет реализовано и возникнет моральная ответственность индивида за принимаемые решения, действия и бездействия. Вопрос, однако, не в том, может или не может отклоняться от коллективных целей агент и при этом оставаться моральным агентом. Его действия в любом случае будут оценены как морально релевантные. Проблема состоит в том, почему он принимает решение вступать в конфликт с коллективными потребностями, отклоняться от следования общим целям, почему выбирает не противостоять коллективной угрозе, а защищать личную свободу.
33 Причин для конфронтации в текущей ситуации несколько. Во-первых, практически во всем мире сложилась ситуация информационной неопределенности (information bankruptcy), связанная с перегруженностью информационного поля огромным количеством противоречивой и взаимоисключающей информации о происходящем, освещающей экспертные и «псевдо-экспертные» мнения о пандемии, в которых очень сложно разобраться даже человеку с развитыми навыками критического мышления. Информационная неопределенность также связана недоверием индивида власти и контролируемым государством средствам массового информирования, а значит недоверием ко всей статистике, призывам, оповещениям, которые транслируются этими медиа. Еще одна причина конфронтации, на которую было указано выше, — это дилемма личной свободы и общественной необходимости, связанная с проблемой справедливости. Обеспечение соблюдения прав и свобод — такая же функция государства, как и обеспечение сохранения здоровья и безопасности населения, почему же в ситуации распространения вируса, первое должно быть принесено в жертву второму? И как в принципе должна быть определена справедливость: как то, что стоит на защите интересов отдельного индивида или как то, что выражает коллективный интерес? А это, в свою очередь, возвращает нас к вопросу о свободе, но теперь уже как к вопросу об установлении границ государственной власти, не только «пространственных», но и «временных». Вопрос о свободе — это вопрос о том, состоится ли возвращение к привычной повседневности после окончания пандемии? Ведь вирус будет побежден рано или поздно, а созданные за время пандемии технологии контроля никуда не уйдут. [Delanty, 2020: 9]
34 Вопрос о том, может ли свобода индивида быть принесена в жертву безопасности, поднимает важную проблему отсутствия доверия в отношениях гражданина и государства, выражающегося в сомнении о необходимости и реальных целях введения чрезвычайного положения и объявления в пандемии, Идея заботы об общем благе — прекрасная идея, под маской которой можно спрятать самые нелицеприятные, а порой и гнусные намерения. Квинтэссенция проблемы схвачена в названии дебатов: «Чрезвычайное положение как новая норма», состоявшихся 24 сентября 2021 года между Д. Агамбеном и С. Жижеком. Пересказывать всю полемику не имеет смысла, озвучим самое существенное. Д. Агамбен, следуя в своих рассуждениях за М. Фуко с его идеями биополитики, новых дисциплинарных проектов и исправлении ненормального, говорит о том, что стремление к безопасности создает еще больше опасностей, увеличивая страх и неуверенность, формируя почву для коллективной паники. В самом начале пандемии Агамбен полагал, что пандемия — это выдумка властей, позволяющая устанавливать новые формы контроля, покушаться на свободу индивида. Жижек, возражая своему итальянскому коллеге, указывал на положительные последствия кризиса, так как, по его мнению, пандемия станет способом восстановления сотрудничества, возродит солидарность на личном, национальном и глобальном уровне [ibid: 11], сможет обеспечить поворот от разобщенности к со-общности.
35

Уточним, что ситуации конфронтации человека и государства скорее характерна для «западных демократий», а не для восточных форм государственности. И здесь показателен пример Китая, применившего, «драконовские меры» в борьбе с пандемией: контроль за передвижением и контактами с помощью специальных приложений в смартфонах, жесткий локдаун и политика «zero tolerance» в отношении любых нарушителей, всеобщая принудительная вакцинация, тестирование и т.д., которые, вместе с тем, привели к положительным результатам в кратчайшие сроки. В ноябре 2021 года доверие граждан Поднебесной собственному правительству достигло рекордных 91%, самого высокого уровня за последнее десятилетие. Для сравнения, аналогичный показатель для США в ноябре 2021 составил 39%, для России 37%5. Китай оказался единственной страной, показавшей экономический рост в кризисном 2020 году. К весне 2020 года на большей части территории Китая жизнь относительно нормализовалась. Люди вернулись к работе, дети вернулись в классы, а новые технологии отслеживания на смартфонах позволили людям передвигаться с относительной уверенностью в том, что любые вспышки можно отследить. Летом 2020 года правительство развернуло вакцину Sinopharm для экстренного использования через государственное предприятие China National Pharmaceutical Group, быстро распространив ее по стране в начале 2021 года. В какой-то момент Китай вакцинировал ошеломляющие 20 миллионов человек день, а сегодня КНР помогает вакцинировать мир, примерно половина из 7 млрд вакцин, распространяемых по всему миру, приходится на китайские вакцины6.

5. >>>>

6. >>>>
36 Политика китайских властей выглядит как модель последовательных действий государства, применившего очень жесткие меры в борьбе с коронавирусной инфекцией, но именно эти меры позволили обеспечить безопасность граждан и остановить болезнь. Успех такой политики был обеспечен не только «драконовским» характером введенных ограничений, но и рациональностью действий властей КНР как морального агента, обеспечивших последовательность и предсказуемость принимаемых решений, проявившихся в готовности взять всю полноту ответственности за принимаемые решения. В этой модели «жестких» политических решений не предусмотрено никакого пространства для диалога государства и человека, что отчасти связано со спецификой ментальности китайского народа, развитыми формами коллективности, высоким уровнем поддержки и доверия китайских граждан государству и институтам государственной власти, а отчасти с тем, что решения правительству Китая, как и правительствам других стран приходилось принимать в экстренной ситуации, требующей не рефлексии, а конкретных мер обеспечения безопасности.
37 Опыт борьбы Китая с пандемией был бы однобоко представлен, если бы мы не сказали о том, что власти Китая на первых этапах развития пандемии также оказались непоследовательными, к сожалению, необходимо признать о пагубной роли Китайского руководства в замалчивании масштабов проблемы на первых этапах развития эпидемии коронавируса, а также неоцененности угрозы для медицинского персонала. Если же отвечать на возможное возражение о том, что высокий уровень доверия китайских граждан собственному правительству связан с невозможностью открыто выражать осуждение политики коммунистической партии, то можно сказать следующее: выше мы говорили о специфической ментальности, которая не позволяет судить о происходящем в Китае с позиции системы западных ценностей. Китай сегодня стремится вырабатывать самостоятельную идеологическую повестку, которая может быть противопоставлена системе ценностей западных демократий, а значит и судить Китай мерками принципиально иной ценностной системы, на наш взгляд, не представляется возможным.
38 Необходимо отметить, что «политика жестких мер» как реакция на чрезвычайную ситуацию, характерна не только для Китая, но и для ряда европейских государств, таких как Италия, Франция, Германия и Испания. Но в силу специфики западноевропейской ментальности, в политическая жизнь этих стран реализуется в пространстве публичного обсуждения, что привело к публичной демонстрации несогласия части населения с действиями государства, и, что стоит отметить, выразилось в падении уровня доверия государству, то есть привело к прямо обратному политическому эффекту, наблюдаемому в Китае.
39 К сожалению, в отличие от своих западных и восточных коллег, действия российских органов власти — это пример непоследовательности и половинчатости мер, что сказалось на результатах, которые могут быть оценены как неоднозначные. Можно ли считать последовательными и рациональными следующие меры: объявить не локдаун, а нерабочие дни? Объявив нерабочие дни, не взять на себя выплату материальных компенсаций трудоспособному населению страны, незанятому в бюджетной сфере? в кратчайшие сроки разработав действующую вакцину, провалить вакцинацию собственных граждан? разработав вакцину, не обеспечить ею граждан собственной страны, отправить на первый компонент вакцины на экспорт, а затем провалить «вакцинную дипломатию», не сумев поставить второй компонент вакцины вовремя? закрыв предприятия общепита в целях уменьшения скорости распространения коронавирусной инфекции, проводить «Алые Паруса» и игры чемпионата мира по футболу? [Борисенко, 2021]. Складывается впечатление, что государство фактически отказывается от ответственности за собственноручно принимаемые решения, перекладывая ее на плечи граждан, отказывается от программы организованных и последовательных действий, способных привести к желаемым результатам в кратчайшие сроки.
40

⁎⁎⁎
41 В ситуации «потрясения сообщества» высока угроза утратить морально-ответственное отношение людей друг к другу. Изменившаяся повседневность меняет наше представление об ответственном поведении, будь то отдельно взятый индивида или государство. Минимизация зла, борьба с коронавирусной инфекцией — задачи практические, потребовавшие от всех заинтересованных сторон рациональных, последовательных, ответственных действий. На практике мы увидели эффективность утилитаристской повестки, поставившей во главу угла коллективные цели сохранения здоровья и обеспечения безопасности. Но вместе с признанием очевидных положительных результатов, необходимо еще раз указать на «обнажившуюся» в ходе борьбы с коронавирусом проблему «чрезвычайного положения, как новой нормы», связанной с ограничением прав и свобод индивида, и разработкой технологий контроля за повседневностью, на наш взгляд, требующей пересмотра границ государственной власти.
42 Понимание морали как результата коммуникации позволяет увидеть, каким образом человек является морально ответственным перед Другим даже в ситуации серьезнейших социальных потрясений и скорейшее осознание необходимости морально-ответственного отношения человека к человеку и государства к гражданам позволит быстрее воссоздать утраченную общность, которая может вырасти из коммуникации и диалога, а не внешнего принуждения к совместности.
43 Что же должно и может быть сделано в настоящий момент для восстановления со-общности и возвращения к сотрудничеству? На наш взгляд, одной из первейших задач для государства должна стать необходимость полноценного информирования общества, чтобы обеспечить нормативную компетентность гражданина, позволяющую ему осознавать последствия принимаемых решений, и брать на себя ответственность за перспективу развития общества. Как уже было сказано, ситуация пандемии вскрыла проблему взаимодействия власти и институтов гражданского общества, выразившееся в недоверии действиям властей и в неуверенности в подлинных, а не декларируемых мотивах предпринимаемых мер, боязни того, что за благими целями прячутся низкие намерения. Действие государства как рационального морального агента, выражающееся, прежде всего, в последовательности и определенной предсказуемости принимаемых мер, гарантия отмены режима чрезвычайного положения, и того, что власти не будут использовать его в дальнейшем для политических целей, например, для устранения недовольства населения или политических оппонентов. Для решения озвученных выше задач, необходима взаимная открытость, готовность к диалогу власти и общества, а для этого должны быть сформированы институты гражданского общества, что является задачей долгосрочной. Пандемия ярче высветила уже существовавшие социально-политические проблемы, которые лишь обострились в чрезвычайной ситуации. На первый план вышло недоверие и неготовность к сотрудничеству индивида и государства, разобщающие и разрушающие сообщество. Привлечение внимания, артикуляция проблемы может стать половиной ее решения. Сегодня очень хочется верить Славою Жижеку, который убежден, что пандемия приведет к укреплению солидарности и сотрудничества на всех уровнях существования сообщества.

References

1. Avdeeva I.A. Moral' i kommunikativnoe dejstvie v jepohu transformacii social'nyh praktik [Morality and communicative action in the era of transformation of social practices]. Filosofija i obshhestvo. 2017. N 4. P. 58–69.

2. Apressyan R.G. Ponjatie morali – edinstvo sub’ektivnogo i ob’ektivnogo [Concept of morality – unity of subjective and objective aspects]. Gumanitarnye vedomosti TGPU im. L.N. Tolstogo. 2019. N 2(30). P. 40–47.

3. Apressyan R.G. Fenomen moral'noj imperativnosti. Kriticheskie ocherki [The henomenon of moral imperative. Critical essays]. R.G. Apresjan, O.V. Artem'eva, A.V. Prokof'ev; Ros. akad. nauk, In-t filosofii. Moscow: IF RAN Publ., 2018.

4. Borisenko A.A. Postmodernyj cinizm kak fenomen social'noj real'nosti pravjashhih jelit. Kak cinizm pravjashhih jelit otrazilsja na probleme vakcinacii v RF? [Post-modern cynism as a phenomenon of the social reality of the ruling elite. How has the cynism of the ruling elite affected on the problem of vaccination in the Russian Federation]. Russian Economic Bulletin. 2021. Vol. 4, N 5. P. 11–16.

5. Vatoropin A.S., Latus M.N., Garaeva E. I. Otnoshenie rossijan k rezhimu samoizoljacii v uslovijah koronavirusnoj infekcii [Attitude of the Russians to self-isolation regime caused by the covid-19 pandemic]. Voprosy upravlenija. 2021. N 3 (70). P. 62–79.

6. Gorbyleva Zh. Na predele smysla [On the edge of meaning]. Neproizvodimoe soobshhestvo: Novoe izdanie, peresmotrennoe i dopolnennoe; transl. from French Zh. Gorbylevoj i E. Troickogo. Mоscow: Vodolej Publ., 2011.

7. Drobnickij O. G. Moral'noe soznanie i ego struktura [Moral consciousness and its structure]. Voprosy Filosofii. 1972. N 2. P. 31–42.

8. Drobnickij O.G. Ponjatie morali. [Concept of morality]. Mоscow: Nauka Publ., 1974.

9. Zubets O. P. Predpochtenie zhizni samogo sebja [Preffering the life of them-selves]. Moral': raznoobrazie ponjatij i smyslov. Sbornik nauchnyh trudov. K 75-letiju akademika A. A. Gusejnova; оtv. red. i sostavitel' O.P. Zubec. Mоscow: Al'fa-M Publ., 2014. P. 174–200.

10. Kudrin A.L. Jekonomika i jekonomicheskaja politika v uslovijah pandemii [Economics and economic policy in a pandemic]; рod red. d-r jekon. nauk Kudrina A.L. M.: Izd-vo Instituta Gajdara Publ., 2021.

11. Levinas Je. Izbrannoe. Total'nost' i beskonechnoe [Selected writings: Totality and the Infinite] St.-Petersburg: Universitetskaja kniga Publ., 2000.

12. Loginov E., Gavrilov M., Mertsalov A., Iunusov A. Prolegomeny k moral'noj otvetstvennosti [Prolegomena to moral responsibility]. Finikovyj Kompot. 2020. N 15. P. 3–100.

13. Nancy J.-L. Neproizvodimoe soobshhestvo: Novoe izdanie, peresmotrennoe i dopolnennoe [Inoperative Community]. Transl. from fr. Zh. Gorbylevoj i E. Troickogo. Mоscow: Vodolej Publ., 2011.

14. Romanenko I., Puyu Yu. Cifrovizacija i social'nye seti: aktual'nyj format sushhestvovanija cheloveka [Digitalization and social media: the contemporary format of human existence]; I. B. Romanenko, Ju. V. Puju. Nauchnoe mnenie. 2020. N 6. P. 52–58. DOI 10.25807/PBH.22224378.2020.6.52.58

15. Turkulec S.E., Turkulec A.V., Listopadova E.V., Sokol'skaja M.V. Social'naja stigmatizacija v period pandemii [Social stigmatization during pandemic]. Sociodinamika. 2020. N 5. P. 11–25. DOI: 10.25136/2409-7144.2020.5.32945

16. Shevyreva M. I. Dialog s drugim, kak moral'naja problema sovremennosti. [Dialog with the other as a moral problem of our time]. Filosofija i obshhestvo. 2021. N 2(99). P. 107–118.

17. Apressyan R. The concept of universality in Oleg Drobnitskii’s moral philosophy. Stud East Eur Though. 2021. N 73. P. 95–112. doi.org/10.1007/s11212-020-09381-3

18. Delanty G. Six political philosophies in search of a virus: Critical perspectives on the coronavirus pandemic. LEQS Paper. 2020. Т. 156.

19. Depraz N. The lived experience of being fragile: On becoming more “living” during the pandemic. Constructivist Foundations. N 16(3). P. 245–253.

20. Gash H. Distancing and emerging epiphanies. Constructivist Foundations. N 16(3). P. 258–260. https://constructivist.info/16/3/258

Comments

No posts found

Write a review
Translate