Везде
Система прав человека перед вызовами биотехнологического совершенствования человеческой природы
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Система прав человека перед вызовами биотехнологического совершенствования человеческой природы
Аннотация
Код статьи
S023620070018017-5-1
DOI
10.31857/S023620070018016-4
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Лапаева Валентина Викторовна 
ORCID: 0000-0001-7170-8610
Должность: Главный научный сотрудник
Аффилиация: Институт государства и права РАН
Адрес: Российская Федерация, Москва
Номер
Том 32 Выпуск №6
Страницы
178-189
Аннотация

Открывающиеся возможности превращения биологической эволюции человечества в управляемый технологический процесс — закономерный итог развития антропоцентристской техногенной цивилизации по пути преобразования природы и подчинения ее человеку. Если биологические опасности такого сценария в обозримой перспективе могут быть, по мнению специалистов, снижены до приемлемого уровня, то опасности социального характера, связанные с возможностью раскола человечества на «усовершенствованную» элиту и массы «простолюдинов», будут только нарастать. При этом становится очевидным, что право, являющееся опорным элементом культурной матрицы техногенной цивилизации, несет в себе ее основные риски: право как нормативная форма индивидуальной свободы не способно в должной мере противостоять тем угрозам для всего человечества, которыми чреваты социальные практики либеральной евгеники. Попытка Конвенции Овьедо решить проблему путем введения запрета на редактирование зародышевой линии человека создала предпосылки для дискриминации определенной группы лиц по основанию особенностей их генетического статуса, а также для несоразмерного ограничения свободы научного творчества в данной сфере исследований. Это наглядно продемонстрировало неправовой характер подобного запрета. Стремление завуалировать выход такого типа регулирования за правовые рамки путем включения его в концепцию прав будущих поколений без надлежащей юридизации данного концепта не выдерживает критики.

В последнее время в медико-биологическом сообществе наметился отход от идеи безоговорочного запрета наследуемого редактирования генома человека в пользу введения правовых ограничений, учитывающих позиции всех заинтересованных сторон, и контроля за их соблюдением. Особое значение придается организации публичных дискуссий и подготовке общества к принятию ответственного и осознанного решения проблемы. Успешность этой рискованной, но, по-видимому, единственно возможной стратегии, во многом будет зависеть от того социального контекста, в рамках которого она будет реализована.

Ключевые слова
геном человека, зародышевая линия, редактирование, дизайнерские дети, техногенная цивилизация, права человека, правовые ограничения, запрет
Классификатор
Получено
27.12.2021
Дата публикации
27.12.2021
Всего подписок
15
Всего просмотров
2061
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1

Проблема совершенствования человека как закономерный итог развития техногенной цивилизации
2 Создание технологий направленного редактирования генома, несущих в себе возможность совершенствования физических, когнитивных и психических качеств человека, открывает дорогу процессам технологизации эволюционного развития человечества, то есть превращения эволюции в управляемый технологический процесс, устремленный в постчеловеческое будущее. Если биологические опасности подобного вмешательства в эволюцию в обозримой исторической перспективе могут быть, как считают многие специалисты, снижены до приемлемого уровня, то по поводу его социальных последствий подобный оптимизм явно не уместен. На риски, связанные с недооценкой социальных аспектов проблемы, обращается внимание в заявлении, с которым выступил ряд экспертов в области биоэтики и социально-политических отношений по итогам совещания, состоявшегося в январе 2019 года в Женеве. В заявлении выражена обеспокоенность тем, что на ход и результаты научных дискуссий по поводу возможности и целесообразности редактирования наследуемого генома человека оказывает существенное влияние группа специалистов, склонная игнорировать социальные проблемы равенства и справедливости, в которых сфокусированы основные общественные интересы. Участники совещания призвали к корректировке курса дискуссий в сторону более внимательного «рассмотрения социальных, исторических и коммерческих контекстов, которые могут повлиять на развитие наследуемых изменений генома человека» [19, р.1].
3 Если анализировать проблему совершенствования человека в контексте антропоцентристской логики развития техногенной цивилизации, то ее столь существенную актуализацию можно считать закономерным итогом восхождения человека-творца по пути созидательного преобразования окружающего мира в русле стержневого вектора биосоциального развития, который А.П. Назаретян очень точно обозначил как «удаление от естества» [9, с. 268]. Понимание объективного характера такой закономерности означает признание исключительной сложности выработки барьеров на пути кардинальной трансформации человека в «артефакт биотехнологий» [13]. Показательно, что попытка введения запрета на редактирование наследуемого генома человека, по сути дела, провалилась: существовавший некоторое время в биоэтическом и медико-биологическом сообществах неустойчивый консенсус по поводу необходимости такого запрета на данный момент считается разрушенным [21].
4 Но даже если бы ведущие специалисты решили вернуться к прежнему консенсусу или хотя бы согласиться с предложением о введении пятилетнего глобального моратория на клиническое использование такого редактирования [22], при реализации данного решения возникли бы очень серьезные (скорее всего, непреодолимые) проблемы. Дело в том, что необходимое в указанном случае правовое регулирование глобального уровня существенно затруднено (если не заблокировано) тем обстоятельством, что право — это важнейший элемент культурной матрицы техногенной цивилизации, несущий себе ее основные риски. Поэтому главный вопрос, внесенный технологическим развитием в актуальную повестку дня философско-правового дискурса, — это вопрос о том, способно ли современное право, будучи системой прав человека, противостоять тем угрозам для всего человечества (рассматриваемого в единстве его нынешних и будущих поколений), которые несет в себе либеральная евгеника.
5 Любая попытка ответить на данный вопрос требует провести концептуальную границу, отделяющую право от иных базовых соционормативных систем — морали и религии, — которые по своей природе тяготеют к традиционалистской цивилизации. Речь пойдет о ключевом вопросе философии права — вопросе о соотношении права и морали, решение которого в рамках той или иной философско-правовой доктрины предопределяет тип правопонимания, лежащий в ее основе [5, с. 38–219]. В плоскости такого подхода можно выделить три разных типа правопонимания, предлагающих внутренне непротиворечивую трактовку соотношения права и морали: позитивистский в его юридической и социологической версиях (отграничивающий нормы права от морали по основанию их легализации в законодательстве или легитимации в социальной практике); естественно-правовой в его светских и религиозных трактовках (отождествляющий право и мораль как сущностно единые феномены, которые различаются лишь направленностью на внутренний мир человека или его поведение в общественной жизни); либертарно-юридический (трактующий право в качестве социального явления, обладающего собственным сущностным принципом формального равенства людей в их свободе, который отличает право и от властного произвола в форме закона, и от норм общественной морали) [11, с. 3–15].
6 Нормативные регуляторы, которые наделяются статусом права в рамках позитивистского и юснатуралистского подходов, не отражают специфику техногенной цивилизации: и государственная монополия на произвол в форме закона, и система норм, выражающих минимум нравственности или (что еще более неопределенно) некие «нравственные основания», «нравственное измерение» и т.п., вполне релевантны цивилизации традиционалистского типа. Иное дело — право как нормативная форма индивидуальной свободы, которое, будучи продуктом социального творчества человека, само выступает важнейшим стимулом творческого развития человечества во всех сферах общественной жизни. Именно в праве как системе прав человека наиболее полно выражена идеология антропоцентризма, составляющая идейные основы техногенной цивилизации. Право, которое на протяжении всей истории человечества отвоевывало у религиозных устоев и морально-нравственных скреп нормативное пространство свободы для раскрепощения и реализации творческой активности человека, — это феномен, имманентно присущий техногенной цивилизации.
7 Для пояснения сути либертарно-юридической трактовки права как формы и меры свободы индивида, мы и будем далее придерживаться, важно подчеркнуть, что с позиций этого подхода кантовский категорический императив является «лишь модификацией принципа формально-правового равенства (с его всеобщностью, независимостью индивидов, свободой их воли и т.д.). Иначе говоря, кантовская концепция моральности права имеет правовой смысл и значима для философии права именно потому и постольку, поскольку сама эта моральность по сути своей юридична» [12, с. 623]. Как верно заметил А.А. Гусейнов, особенность либертарно-юридической теории «состоит в том, что она исключает саму возможность постановки вопроса об ограничении права во имя свободы в моральном или каком-нибудь ином смысле, ибо само право понимается как единственно возможная формально-всеобщая мера свободы» [2, с. 10].
8 В рамках данной статьи вполне достаточно провести границу между правом и моралью, а по поводу вопроса о сущности морали согласиться с А.А. Гусейновым в том, что «отнесенность к праву можно рассматривать как один из способов выявления природы морали, которую в этом смысле можно определить как то, что не является правом» [там же, с. 20]. В контексте рассматриваемой проблематики важно лишь то, что по отношению к праву как к системе норм, основанных на принципе формального равенства в свободе, мораль предстает одной из многоликих форм произвола. Право же, которое «говорит и действует языком и мерами равенства и благодаря этому выступает как всеобщая и необходимая форма бытия, выражения и осуществления свободы в совместной жизни людей» [12, с. 31], представляет собой квинтэссенцию разумных начал человеческого общежития (то есть математику свободы) и в этом своем качестве может рассматриваться как важнейший гарант достижения того техно-гуманитарного баланса, в рамках которого гуманистический потенциал техногенной цивилизации обеспечивает адаптацию человечества к росту его технологического могущества [9, с. 116].
9 По мере развития техногенной цивилизации и возрастания, с одной стороны, потребности в творческой свободе человека, а с другой — масштабов техногенных угроз право все в большей степени брало на себя основную регулятивную нагрузку, оттесняя морально-религиозные регуляторы, заметно ослабевшие с утратой былой сакральности в процессе рационализации общественной жизни. И сейчас, когда рост технологического могущества подводит человечество к порогу, за которым начинается технологическая дегуманизация, чреватая подрывом биосоциального единства человечества, вопрос о том, может ли право защитить от подобного развития событий, встает со всей актуальностью.
10

Редактирование зародышевой линии человека: внеправовой запрет или правовые ограничения?

11 Суть проблем, возникающих при регулировании деятельности по редактированию зародышевой линии человека, можно проиллюстрировать на примере Конвенции о защите прав и достоинства человека в связи с применением достижений биологии и медицины (далее — Конвенция Овьедо). Закрепленные в этом документе общепризнанные правовые стандарты, такие как запрет на дискриминацию (ст. 11) и равная доступность медицинской помощи (ст. 3), входят в противоречие со ст.13, согласно которой «вмешательство в геном человека, направленное на его модификацию, может быть осуществлено лишь в профилактических, диагностических или терапевтических целях и только при условии, что оно не направлено на изменение генома наследников данного человека» [20]. Обращая внимание на упомянутые противоречия, Дж. Монтгомери справедливо отмечает, что человек, которому будет отказано в праве на охрану здоровья и на полноценную семейную жизнь со ссылкой на запрет генного редактирования зародышевой линии, может обратиться в суд с жалобой на дискриминацию по основанию особенностей его генетического наследия [8, с. 40].
12 Очевидно, что разработчики Конвенции , предлагая запрет на редактирование зародышей линии человека, видели связанные с ним противоречия и тем не менее пошли на это, руководствуясь соображениями, которые посчитали более значимыми, чем идеология прав человека. Логика их подхода вписывается в русло новой этики ответственности эпохи высоких технологий, которая особенно последовательно и четко сформулирована в работах Г. Йонаса. Современная техника, по мнению немецкого философа, влечет за собой столь небывалые последствия, что рамки прежней антропоцентристской этики уже не в состоянии их вместить — нужна принципиально иная этика будущего, подчиняющая всю систему соционормативной регуляции новому категорическому императиву сохранения человечества в его «неурезанной человечности» [4, с. 226].
13 Но можно ли согласиться с тем, что идея сохранения человечества в его «неурезанной человечности» выше и значительнее, чем провозглашенная в ст. 1 Всеобщей декларации прав человека идея равенства прав и достоинства каждого, которая лежит в основе правовой системы? При ответе на данный вопрос есть соблазн перевести проблему из метафизической плоскости в утилитаристскую, как это предлагает, например, один из первооткрывателей структуры ДНК — Дж. Уотсон. «Я бы хотел, — заявляет он, — не говорить слов “права” или “святость прав”. Скажем вместо этого, что у людей есть потребности, и мы, как вид общественный, должны стараться удовлетворить эти потребности… и в этом направлении мы должны работать. Пытаться каким-то квази-мистическим [квазимистическим] образом придавать этому больше значения, чем оно того заслуживает… это какая-то аура небесная — то есть просто чушь собачья» [цит. по: 16, с. 151].
14 Ф. Фукуяма, процитировавший приведенное высказывание Дж. Уотсона, верно отмечает, что у нас не получится отбросить дискуссию о правах и говорить только о потребностях и интересах, поскольку проблематика права непосредственно связана с тем или иным «пониманием целей или назначения человека, а оно, в свою очередь, почти всегда должно базироваться на какой-то концепции природы человека» [там же, с. 153]. Однако в своем понимании природы человека Фукуяма делает главный акцент на том, что эволюция на генетическом уровне заложила в сознание человека некие этические универсалии, и прежде всего идею взаимности. Это и дает, пишет он, «хотя бы теоретически — общую основу для построения универсальных прав человека» [там же, с. 164].
15 Такой подход, вписывающийся в русло юснатуралистского типа правопонимания, недооценивает тот факт, что человек, как считает целый ряд антропологов, вырвался из животного состояния и стал человеком благодаря прежде всего социальному творчеству, направленному на преодоление его агрессивных природных инстинктов. При этом социогенез как процесс становления личности и межличностных взаимоотношений изначально совпадал с правогенезом, основные этапы которого — создание дуальной родовой, введение табу на инцест и формирование системы договорных (протоправовых) отношений по поводу обмена брачными партнерами между двумя частями родовой общины [подробнее см.: 17, с. 14–26] — стали результатом творческих находок, потребовавших от первобытного человека колоссального напряжения разума и воли. Таким образом, при всей значимости заложенной в человеческую природу идеи взаимности, на базе которой сформировалась основополагающая для права идея равенства, в социально-правовом развитии человечества именно творческое начало несет на себе основную нагрузку. И именно в сфере социального творчества человеку, скорее всего, придется искать решение проблем, порождаемых его чрезмерным технологическим могуществом.
16 В рамках как раз такого подхода, требующего больших и хорошо организованных усилий по переформатированию современного общества этической системы, видит выход из кризиса техногенной цивилизации Г. Йонас. «…Лишь высочайшая степень наложенной политическими средствами общественной дисциплины, — утверждает он, — может осуществить подчинение выгод настоящего момента долговременному повелению будущего» [4, с. 149]. При этом Йонас отрицает возможность правового решения данной задачи в русле обеспечения прав будущих поколений, считая, что для права нужен реально существующий субъект, способный вступать с другими субъектами в возмездные и взаимные отношения. Невозможность установить подобные отношения с будущими поколениями и требует, по логике его подхода, введения принципиально нового — неправового — способа воздействия на поведение людей.
17 Предлагаемый Г. Йонасом категорический императив сохранения человечества «в его неурезанной человечности» не может быть изложен в виде правовой нормы. Более того, подобный императив — это вообще не норма. Любая норма работает в рамках дихотомии «правило — отклонение», предполагая ответственность, соразмерную отклонению. Императив Ионаса — это квазирелигиозная заповедь, близкая по своей регулятивной природе древнему табу. Обращение к такому способу регулирования необходимо, по мнению философа, чтобы восстановить уничтоженную научным просвещением категорию святого и вернуть человеку благоговение перед тем, «что ни при каких обстоятельствах не может быть поругано» [там же, с. 226]. Ведь только благоговейный ужас перед осквернением святыни, а не расчетливый страх, полагает он, может остановить технологическую экспансию в природу человека. Но способен ли человек, достигший почти божественного могущества, на благоговейный ужас перед угрозами, порождаемыми этим могуществом? И сможет ли человек, познавший свободу и осознавший свое человеческое достоинство, подчиниться табу, которые будут неизвестно кем установлены и явно не станут носить всеобщий характер?
18 В отличие от позиции Г. Йонаса, которая исходит из принципиальной невозможности правового решения проблем, порождаемых разрывом между технологическим могуществом человека и неразвитостью гуманистических начал его общежития, современная теория права пытается найти правовое решение данных проблем в рамках концепции так называемых прав третьего поколения. Если права первого поколения (личные и политические, созданные для защиты индивида от властного произвола) и второго поколения (групповые социально-экономические, обеспечивающие равенство стартовых возможностей для разных социальных групп) давно признаны в теории и утвердились на практике, то права третьего — еще не приобрели такого статуса. К последним относятся весьма неопределенные по содержанию «права естественно сложившихся социальных общностей» [1, с. 190]. Подобные права, отмечает П. Монжаль, можно охарактеризовать как «универсализированные, если не сказать тотализирующие» [7, с. 37], поскольку в качестве их субъектов выступают не четко определенные социальные группы, характеризующиеся общим онтологическим статусом, а некие аморфные сообщества, относящиеся к тотальным целостностям. В контексте предпринятого в данной статье анализа важно лишь то, что к этой группе прав все чаще причисляют так называемые права будущих поколений людей.
19 Между тем с позиций либертарно-юридического правопонимания права первого и второго поколений, хотя и по-разному, но выражают правовой принцип формального равенства. Совсем иначе обстоит дело с правами третьего поколения, поскольку под ними понимаются «права» неких неопределенных глобальных сообществ, которые не представляют собой субъектов, способных к равноправному взаимодействию с кем-либо. Подобные «тотализирующие права» — антиномия, то есть противоречие в понятии. Они не соответствуют принципу формального равенства, а значит, это вовсе не права, а внеправовые или надправовые императивы, которые подчиняют себе систему прав человека. Однако подобное обстоятельство не означает, что надо отбросить идею прав будущих поколений, без которой выход из технологического тупика придется искать в русле внеправового подхода. Надо попытаться, насколько возможно, юридизировать данный концепт, сохранив таким образом правовой характер регулирования и соответствующие ему базовые гарантии индивидуальной свободы (о некоторых подходах к решению указанной проблемы нам доводилось писать [см.: 6, с. 31–33]).
20

Правовой подход — рискованная, но единственно возможная стратегия
21

Если проанализировать историю становления и развития правового регулирования в области редактирования генома человека, то можно выделить несколько основных вех на этом пути. В первую очередь надо отметить, что в самом начале работы над проектом «Геном человека» в Декларации Международной рабочей группы по правовым аспектам проекта (1993) подчеркивалась необходимость «разработки международных соглашений, регулирующих практическое применение генетических знаний, а также гармонизации национального законодательства… организации наднационального контроля» [18, с. 48]. В Конвенции Овьедо, открытой для подписания в 1997 году, ряд государств — членов Совета Европы предложили всему миру вариант кардинального решения проблемы путем введения запрета на наследуемое редактирование генома человека. Однако такой подход не получил дальнейшего развития.
22 В том же году была принята Всеобщая декларация о геноме человека и правах человека, в которой вопрос о возможности редактирования клеток зародышевой линии был затронут лишь в аспекте клонирования. Все последующее международное регулирование данной сферы (за исключением трех дополнительных протоколов к Конвенции Овьедо) уже более 20 лет носит характер «мягкого права», принимаемого в форме деклараций, рекомендаций, кодексов профессиональной этики, норм саморегулирования в рамках научного сообщества и т.д. Для сравнения напомним, что после принятия Всеобщей декларации прав человека (1948) мировому сообществу, расколотому на два лагеря и находящемуся в состоянии холодной войны, понадобилось менее 20 лет, чтобы положения Декларации получили юридизацию в международных пактах о правах человека.
23 Рождение в Китае детей с модифицированным геномом (так называемых дизайнерских детей) наглядно продемонстрировало недостаточность регулятивного потенциала «мягкого права» и необходимость выработки жестких стандартов глобального уровня, соответствие которым гарантировалось бы эффективными механизмами контроля и введением ответственности за их нарушение, обеспеченной надлежащими мерами принуждения. Ключевой вопрос, который одновременно встал со всей актуальностью, — это вопрос о том, должно ли такое регулирование осуществляться в русле вектора, обозначенного в Конвенции Овьедо, то есть путем запрета или моратория на клиническое применение технологий наследуемого редактирования генома, либо оно должно выстраиваться в рамках правовых ограничений.
24 К настоящему времени, как уже отмечалось, наметился явный отход от идеи запретительного регулирования в сфере наследуемого редактирования генома человека. Специалисты, осознающие невозможность проведения красной черты между лечением человека и апгрейдом, а также все опасности перехода за эту черту, тем не менее считают возможным пойти на риск1. Данная тенденция обусловлена целым рядом мощных по своему воздействию факторов.
1. Показательна в этом плане позиция одного из соавторов методики направленного редактирования генома CRISPR/Cas9 — Д. Дудны. Разделяя обеспокоенность по поводу социальных последствий наследуемого редактирования генома человека, она тем не менее отмечает, что «прежде всего мы должны уважать свободу человека выбирать собственную генетическую судьбу и бороться за собственную более здоровую и счастливую жизнь. …Кто мы такие, чтобы убеждать его в обратном?» [3].
25 Прежде всего, для многих стал очевидным тот факт, что никакие запреты и моратории на глобальном уровне не будут действовать, а на ином уровне их введение не имеет смысла. Никакие табу не остановят запущенные процессы применения уже созданных технологий — они лишь вытолкнут эти процессы в серую зону и криминальные анклавы. Такому развитию событий будет способствовать в том числе и отсутствие единства внутри научного сообщества (проблема здесь не столько в трансгуманистических ориентациях ряда ученых, сколько в разнонаправленном влиянии на научный этос тех глубинных различий в религиозных антропологиях, которые присущи разным типам цивилизаций). Кроме того, в условиях глобализации, когда уже созданные биотехнологии легко поддаются тиражированию в разных странах и регионах мира, данное обстоятельство дает немалые преимущества в той глобальной научной, экономической и политической конкуренции, которая носит не только межстрановый, но и межцивилизационный характер. Подобное соображение, составляющее подтекст многих дискуссий и принимаемых на их основе решений, Дж. Уотсон с присущей ему откровенностью выразил в форме риторического вопроса: «Станем ли мы тормозить собственные исследования и решимся ли отвечать за то, что нас опередит культура, не разделяющая наших ценностей?» [15, с. 500].
26 При всей значимости указанных факторов, блокирующих возможность запретительного регулирования отношений в рассматриваемой сфере, наиболее существенным является, по-видимому, то обстоятельство, что запрет на наследуемое редактирование генома человека в медицинских целях носит неправовой по своей сути характер, поскольку ведет к дискриминации людей при реализации ими права на охрану здоровья. Таким образом, техногенная цивилизация вплотную подошла к ситуации, когда право как ее важнейшее достижение оказалось в тисках между двумя катастрофическими для него сценариями. С одной стороны, это перспектива постчеловеческого будущего с почти неизбежным (как минимум — крайне опасным) расколом людей на биологические касты, а с другой — необходимость отказа от сущностного правового принципа формального равенства в таком ключевом вопросе, как охрана здоровья человека. В этой ситуации только очень осторожный правовой подход, максимально учитывающий все задействованные в данной сфере правомерные интересы на основе хорошо сбалансированной системы правовых ограничений, может при формировании соответствующих социально-правовых условий направить технологическое развитие в более безопасное русло.
27 Для осуществления такой рискованной, но, по-видимому, единственно возможной, стратегии необходимо прежде всего создать максимально благоприятные правовые условия, а именно: юридизировать концепт прав будущих поколений; ослабить накладываемые сейчас законодательством о государственной и коммерческой тайне слишком жесткие ограничения на возможность ученых «свободно выражать свое мнение по поводу гуманности… определенных проектов и в качестве крайнего средства отказываться от работы по этим проектам, если это продиктовано им их совестью» [14, п.14 (c)]; снизить давление на науку со стороны коммерческих интересов и т.д., а также обеспечить максимальную транспарентность всех процессов принятия решений в данной сфере. Последний момент, который представляется особенно важным, требует «упорного труда и значительных человеческих и финансовых ресурсов» [21, с. 3]. В противном случае главные бенефициары внедрения таких технологий в клиническую практику, обладающие большими финансовыми и властными ресурсами, смогут сформировать общественное мнение в русле своих интересов.
28 В конечном итоге только общество в целом (а не его отдельные представители в лице политической, интеллектуальной или духовной элиты) имеет достаточные моральные основания для того, чтобы взять на себя нагрузку в решении столь значимых для человечества вопросов. Но для этого необходимо, чтобы в обществе сформировалась критическая масса людей, готовых компетентно и ответственно обсуждать подобные сложнейшие проблемы и искать их решение на пути осознанного самоограничения для защиты ценностей общего блага. Нынешнее состояние современного общества с его уже почти непреодолимым социальным расколом и явным трендом в сторону биокапитализма не позволяет всерьез рассчитывать на такой вариант развития событий.
29 Высказываемая в вышеозначенном контексте идея о возможном улучшении общественного устройства путем морального совершенствования человека с помощью технологий геномного редактирования [10, с. 12] и создании таким образом социальных условий для решения проблемы совершенствования человека представляется опасной иллюзией. Оставляя в стороне концептуальную непроработанность этой идеи2, отметим, что проблема как раз и состоит в том, что если будет открыта дорога технологиям морального совершенствования человека в нашем очень несовершенном обществе, где сама жизнь уже вовлечена в процессы биокапиталистического производства, то для большей части населения планеты, скорее всего, реализуются самые мрачные социальные антиутопии.
2. Сторонники биотехнологического морального совершенствования человека не проясняют ряд принципиально важных вопросов: как должна определяться та норма, по отношению к которой можно говорить о ненормальным или сверхнормальном; кто «будет творцом “образа”, и на основании какого прообраза, какого знания будет он творить» [5, с. 44].
30 Поэтому нет иного пути, кроме трудного творческого поиска, ориентированного на совершенствование социальных, экономических и политических отношений в русле равносправедливого правового подхода. В противном случае шансы человечества «пройти по лезвию бритвы», допуская терапевтическое редактирование зародышевой линии человека в расчете на возможность избежать опасных социальных последствий этого решения, будут слишком малы. Но если человек сумеет найти в себе ресурсы для такого социально-правового творчества, которое когда-то и сделало его человеком, появится надежда на то, что когда человеку для сохранения своего рода придется выйти за пределы собственной биологической природы, этот антропологический выход не приведет к утрате тех гуманистических начал, что составляют суть человечности.

Библиография

1. Варламова Н.В. Три поколения прав человека как разные формы опосредования свободы // Философия права в России: История и современность: Материалы третьих философско-правовых чтений памяти академика В.С. Нерсесянца. М.: Норма, 2009. С.190–208.

2. Гусейнов А.А. Мораль и право: линия разграничения // Lex russica. 2018. № 8. С. 7–22.

3. Дженнифер Дудна об этике редактирования человеческих геномов [Электронный ресурс]. URL: http:// batrachospermum.ru›2020/10/daudna-genomes-ethics/ (дата обращения: 25.03.2021).

4. Йонас Г. Принцип ответственности: Опыт этики для технологической цивилизации / пер. с нем. И.И. Маханькова. М.: Айрис-пресс, 2004.

5. Лапаева В.В. Типы правопонимания: правовая теория и практика. М.: РАП, 2012. С. 38–219.

6. Лапаева В.В. Право техногенной цивилизации перед вызовами технологической дегуманизации // Право. Журнал высшей школы экономики. 2021. № 3. C. 4–35.

7. Монжаль П. Индивидуальные свободы в условиях кризиса в области климата и здравоохранения: размышления о тотализирующей идеологии прав человека // Правосудие. 2021. № 2. С. 17–61.

8. Монтгомери Дж. Модификация генома человека: вызовы со стороны сферы прав человека, обусловленные научно-техническими достижениями // Прецеденты Европейского суда по правам человека. Спец. выпуск «Право человека и биомедицина». 2018. № 3(51). С. 42–56.

9. Назаретян А.П. Нелинейное будущее. М.: АРГАМАК-МЕДИА, 2015.

10. Наука. Технологии. Человек. Материалы «Круглого стола» журналов «Вопросы философии» и «Философия науки и техники» // Философия науки и техники. 2015. Т. 20, № 2. С. 5–49.

11. Нерсесянц В.С. Философия права: либертарно-юридическая концепция // Вопросы философии. 2002. № 3. С. 3–5.

12. Нерсесянц В.С. Философия права: Учебник для вузов. М.: Норма, 2006.

13. Попова О.В. Человек как артефакт биотехнологий. М.: Канон+, 2017.

14. Рекомендации ЮНЕСКО о статусе научно-исследовательских работников [Электронный ресурс]. URL: http://docs.cntd.ru›document/902084640 (дата обращения 27.03.2021).

15. Уотсон Дж. Д., Берри Э., Дэвис К. ДНК: История генетической революции / пер. с англ. А. Пасечника. СПб.: Питер, 2019.

16. Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции / пер. с англ. М.Б. Левина. М.: АСТ, 2004.

17. Шалютин Б.С. Правогенез как фактор становления общества и человека // Вопросы философии. 2011. № 11. С. 14–26.

18. Этико-правовые аспекты проекта «Геном человека»: Международные документы и аналитические материалы. М.: ФЦНТП «Технологии гражданского назначения», 1998.

19. Andorno R., Darnovsky M., Baylis F., Dickenson D. Geneva Statement on Heritable Human Genome [Electronic resource]. URL: http://researchgate.net›…Heritable…Genome…Need…Correction (дата обращения: 05.03.2021).

20. Convention for the Protection of Human Rights and Dignity of the Human Being with Regard to the Application of Biology and Medicine [Electronic resource]. URL: http://coe.int›en/web/bioethics/oviedo-convention (дата обращения: 05.03.2021).

21. Darnovsky M., Dickenson D., Hasson K. Heritable Human Genome Editing is Not Inevitable [Electronic resource]. URL: https:// www.researchgate.net›publication›339999593 (дата обращения: 05.07.2021).

22. Lander E., Baylis F., Zhang F. et. al. Adopt a Moratorium on Heritable Genome Editing // Nature. 2019. Mar. 14. P. 165–168.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести