Традиционно возникновение теории справедливости Д. Ролза [7] рассматривают как реакцию на политическую философию утилитаризма. Однако не менее значительным вкладом Ролза в политическую философию является его полемика с концепциями меритократии, которые отводят главную роль не принципу полезности (как утилитаристы), а принципу заслуг. И хотя концепция Ролза не является в строгом смысле антимеритократической (Ролз в определенной мере признает значение заслуг), все же цели, которые он ставит перед собой, во многом противоположны тем, которые характерны для меритократии. В определенном смысле вся философия Ролза — это требование защиты «наименее преуспевших», то есть тех категорий граждан, которые оказались внизу социальной иерархии по причинам, от них не зависящим. Эти интуиции Ролза представляются особенно значимыми в наше время чрезмерно усилившегося неравенства.

Концепция меритократии и ее критика в работе Ролза

Почему Ролз выступает в своей концепции с критикой меритократии? Дело в том, что общество первых послевоенных десятилетий на Западе — это именно меритократическое общество, в котором положение человека, возможно, впервые в европейской истории определяется в первую очередь его талантами и заслугами, а не богатством. Как показал в своем бестселлере «Капитал в XXI веке» французский экономист Т. Пикетти [6], такое состояние общества было связано с трагическими перипетиями первой половины XX столетия, когда в результате войн и определенных политических событий (национализации, экспроприации) богатство перестало играть такую же важную роль, какую оно играло в XIX – начале XX века. Каждый человек получил возможность своими усилиями добиться того положения, которого он заслуживает. Не удивительно, что именно в этом, специфическом послевоенном контексте возникают теории меритократии, которые отводят главную роль принципу заслуг.

Известный британский социолог и политический деятель Майкл Янг считается автором термина «меритократия» («власть заслуженных»), и именно он в своей знаменитой книге «Возвышение меритократии» [9] предложил концепцию (выполненную в жанре антиутопии), которая описывала становление меритократического общества. Это общество, которое первоначально предстает перед нами как позитивный идеал, в конечном счете оказывается порочным, утратившем важнейшие представление о морали, что в конечном счете привело к его разрушению.

«Возвышение меритократии» — книга, написанная в 1958 году — была критикой меритократической системы. Однако на деле ее ждала другая участь — меритократия была воспринята в обществе позитивно, как цель, к которой следует стремиться. Особенно «ко двору» пришлась эта концепция в условиях становления постиндустриального общества (1960-е – 1970-е годы.). Неудивительно, что именно у главного теоретика постиндустриализма — Д. Белла меритократический идеал обретет мощную поддержку [3].

Однако меритократия, понимаемая в этом — позитивном — ключе была принята далеко не всеми. В западном обществе сохранилась сильная эгалитаристская тенденция, подвергавшая критике саму идею «общества заслуг». И главным представителем этого направления стал американский философ Джон Ролз. В целом Ролз критикует меритократию на том основании, что она приводит к ситуации, когда «культура наибеднейшего слоя истощается, в то время как культура правящей и технократической элиты прочно покоится на службе национальным целям власти и богатства» [7, с. 102]. Задача Ролза — создать такую концепцию справедливого общества, которая поддерживала бы наибеднейших, а не представителей технократической элиты.

Роулз предлагает провести мысленный эксперимент, в результате которого рациональные индивиды выбирали бы принципы справедливости в условиях полного неведения — они не знали бы любой существенной информации о своем поле, возрасте, социальном положении и т. д. Методологически осуществлению этой цели служит так называемая вуаль неведения, которая лишает индивидов важнейшей информации о самих себе. Какое же решение будет наиболее рациональным в этой ситуации? Роулз говорит, что индивиды выберут три принципа справедливости (принцип равных свобод, принцип равных возможностей и принцип дифференциации), однако самое существо этого выбора в социально-экономическом аспекте можно сформулировать следующим образом: участники гипотетического соглашения в условиях неведения о самих себе выберут максимизацию социального минимума, согласно которому все социальные блага будут распределены в обществе таким образом, чтобы способствовать максимальному улучшению позиции тех, кто находится в самом низу. Как говорит по этому поводу сам Роулз, люди будут выбирать принципы справедливости так, как будто их положение в реальном обществе будет определяться их врагом. Можно сформулировать сущность этого выбора и так: каждый должен хотя бы мысленно разделить судьбу другого [8].

Таким образом, договорная методология у Ролза ведет не к меритократическому обществу, а во многом к его противоположности — обществу, где поддержкой пользуются наименее преуспевающие (и предположительно, наименее талантливые). В то же время надо сказать, что Ролз не отвергает полностью саму концепцию заслуг, но считает возможным использовать ее в рамках системы «законных ожиданий». Речь идет о том, что успешные представители общества (например, предприниматели) могут иметь весьма высокие ожидания (в отношении справедливых вознаграждений), однако эти ожидания приемлемы тогда, когда они улучшают позиции тех, кто находится в самом низу (неквалифицированные работники). В свою очередь, это может вести к улучшению ожиданий промежуточных категорий (например, полуквалифицированных работников). Тем самым в обществе выстраивается широкая цепь взаимных ожиданий, где в перспективе улучшается положение всех.

Однако Ролз при обосновании своего справедливого общества обращается не только к договорной традиции, но и (по сути) к интуитивизму, предлагая простой интуитивный аргумент против традиционного понимания общества заслуг. Этот аргумент состоит в том, что таланты талантливых людей не являются заслуженными, как и другие случайные обстоятельства (например, унаследованное богатство или социальное положение). А раз так, то наилучший путь к справедливости — это своего рода социализация талантов, то есть использование их так, чтобы они служили благу всего общества.

Кроме этого, основного, аргумента, Ролз предлагает еще ряд доводов в пользу общества с более равным распределением. Первый довод заключается в том, что такое понимание справедливости реализует концепцию взаимности. Второй довод заключается в том, что данная трактовка справедливости возвращает в политический дискурс концепцию братства, впервые провозглашенную Французской революцией, а затем незаслуженно забытую. И, наконец, третий довод — это необходимость самоуважения. Самоуважение — важнейшая ценность в американской культуре, наличие этого качества позволяет человеку полноценно развиваться и в итоге стать самодостаточным индивидом. Главная же проблема меритократического общества в том, что оно лишает человека самоуважения, разделяя общество на два класса — высший и низший, провозглашая это справедливым.

Д. Белл, реагируя одновременно на критику меритократии Янгом и Ролзом уже в 1972 году (спустя год после выхода книги Д. Ролза) предложил свое понимание меритократии, основанное на компромиссе (как он его понимал) между иерархией и равенством.

В то же время, отстаивая меритократическое общество как общество подлинно справедливое, Белл, учитывая критику меритократии в работах М. Янга и Д. Ролза, предлагает различать справедливую и несправедливую меритократию. Справедливая меритократия — та, где представители высших классов заботятся о представителях низших (а не пренебрегают ими, как у Янга); несправедливая же меритократия — та, где высшие классы забывают об обездоленных и начинают относиться к ним с пренебрежением. Меритократия постиндустриального общества, по Беллу, это справедливая меритократия, поскольку она основывается на компромиссе между равенством и иерархией. Постиндустриальная меритократия — та, где работает формула: равное уважение ко всем, но при этом более высокая степень отличия некоторых (наиболее заслуженных).

Однако, как отмечали еще советские исследователи [5], положение Белла о «справедливой меритократии» является внутренне противоречивым, поскольку речь идет фактически о «справедливой иерархии», «справедливом обществе заслуг» (мы признаем иерархическое общество справедливым, хотя на самом деле оно таковым не является). Термин «справедливая» в данном случае добавляет весьма немногое к смыслу понятия «меритократия», и не освобождает меритократическую систему от присущих ей пороков (разделение общества на два класса — преуспевающих и менее преуспевающих). Несмотря на то что Белл предлагает уделять большее внимание низшим классам, его система не предлагает никаких действительных гарантий против того порока меритократического общества, который был описан Янгом, а затем проанализирован Ролзом. Таким образом, с точки зрения приверженцев идеи равенства, критика меритократии продолжает сохранять свое значение. Кажется, современная действительность подтверждает правоту выводов приверженцев эгалитаризма.

Ролз и современное общество

Итак, концепция справедливости Ролза направлена в сторону большего равенства условий и весьма критична в отношении традиционного понимания общества заслуг. Каково же современное общество, как оно соотносится с теоретической позицией Ролза? Современное общество является в чем-то ролзовским, но в значительной степени — антиролзовским. Современное общество — это общество огромных, в том числе, наследственных состояний, и одновременно это — гипермеритократическое общество. Рост имущественных состояний характерен в большей степени для Европы, формирование же гипермеритократии — по большей части англосаксонский (и даже американский) феномен. Важнейшее разделение также проходит по линии «образованные – необразованные» и «мегаполисы – провинциальные города».

Главное, что делает современное общество по большей части антиролзианским, является наличие в нем огромного имущественного неравенства и неравенства в доходах. Как показал в своей выдающейся книге французский экономист Т. Пикетти [6], сегодня мы наблюдаем возвращение огромного имущественного неравенства, сравнимого по своим масштабам с периодом до Первой мировой войны. Отличия заключаются в возникновении среднего класса в XX веке, владеющего значительной долей имущества (до 40%), а также в более низкой концентрации капитала благодаря налогообложению. Современное общество — это общество не супер-рантье, а мелких и средних рантье, чье имущественное положение не исключает и возможности для них иметь хорошие заработки.

Однако здесь важно и то, что возвращение имущества — это прежде всего европейский феномен, тогда как для англосаксонских стран характерно формирование гипермеритократии, начиная с 1980-х годов. Так, основной бенефициар экономического роста последних десятилетий — это один процент американских граждан, находящихся на самом верху имущественной пирамиды. Еще больше смогла заработать десятая часть этого процента. В то же время доходы тех, кто составляет 9% верхней децили, увеличились значительно, однако не столько значительно, как доходы верхнего 1%. Таким образом, современное американское общество — это общество топ-менеджеров, поскольку именно они получают колоссальные вознаграждения за свою деятельность. Этот феномен наблюдается сегодня повсюду, однако в наибольшей степени он характерен для англосаксонских стран, с их высокой толерантностью к большим и сверхвысоким доходам.

Еще одна важная линия разделения — это разделение между образованными и необразованными гражданами. Как показывает в своей работе британский профессор П. Коллиер [4], в послевоенной Европе началось постепенное усложнение общества, что требовало большей специализации для того, чтобы управлять им. В результате большое значение приобрело образование. Первоначально (в период после Второй мировой) образованные и необразованные граждане имели общую идентичность — и те и другие осознавали себя прежде всего как часть единого сообщества и стремились принадлежать ему. Это порождало взаимные обязательства. Однако постепенно ситуация изменилась: те, кто принадлежал к образованному классу, все больше отрывались от своего сообщества и рассматривали себя не как часть единого национального целого, а прежде всего как часть своего профессионального сообщества. Все это усугубило разрыв между двумя классами в обществе.

На эту проблему также накладывается разрыв между богатыми метрополисами и провинциальными городами. В противоположность богатым метрополисам, положение провинциальных городов значительно ухудшилось в эпоху глобализации, поскольку в мировой экономике все чаще конкуренцию стали выигрывать новые индустриальные страны за счет более дешевой рабочей силы. Поэтому города, производящие, например, сталь, стали приходить в упадок. Дешевеющая недвижимость этих городов теперь может привлекать только такие же дешевые и малоперспективные индустрии и сектора услуг (типа колл-центров).

Таким образом, образ сегодняшнего «пролетария» — это малообразованный человек (мужчина) из провинциального города, возможно лишившийся работы в результате деиндустриализации. В результате этих процессов в развитом мире усиливается социальное недовольство, которое, как показал в своей последней книге социолог З. Бауман [2], приводит к формированию феномена ретротопии — когда надежды людей все больше обращены не к будущему (как было еще в XX веке), а к прошлому, в поиске там утешения и образцов для подражания. Люди разочаровались в прогрессе, и крайне пессимистично оценивают свои собственные перспективы и перспективы своих детей. Это вызывает рост насилия в обществе (особенно насилия в социальных сетях), а также рост националистических настроений (феномен Трампа или Брекзита).

Таким образом, современное общество является по большей части антиролзианским. В нем присутствуют как аристократические черты (передача значительных наследственных состояний), так и меритократические (гипермеритократия в Америке). Единственная черта, которая соответствует концепции Ролза — это защита прав меньшинств.

Огромное социальное неравенство побуждает многих исследователей искать выход из существующего положения. Так, Т. Пикетти предлагает значительное увеличение ставок подоходного налога (до 75%), а также прогрессивный налог на капитал. П. Коллиер предлагает целую программу по поддержке семей из необразованного класса, реформу школьного образования, а также изменение акцентов в послешкольном обучении (уделение большего внимания профессионально-техническому обучению на манер германской системы). Кроме того, в программе Коллиера — специальный налог на агломерационный доход, который позволил бы создать фонд для финансирования программ по восстановлению депрессивных городов.

Большая программа по сокращению неравенства предложена британским исследователем Э. Аткинсоном [1]. Она включает изменение технологической направленности развития в сторону большего участия человеческих качеств; поддержку занятости при участии государства; расширение участия человека в капитале (в частности, за счет государственных облигаций и увеличения государственного имущества); увеличение ставок налогообложения и обложения налогом наследства и состояний; реформирование социального государства, предполагающего введение базового дохода, или как альтернативы ему — реформирование системы социального страхования (значительное увеличение пенсий и социальных пособий).

В целом можно сказать, что современные интеллектуалы и общество озабочены проблемой неравенства, которая во многом напоминает антиутопию М. Янга, и основную идею которой (преодоление несправедливого неравенства) на свой лад развил в своих работах Д. Ролз.