этика
Анализируются общий смысл и место в опыте практического самоопределения человека такой характеристики моральных принципов и суждений, как беспристрастность. Установлено, что существует возможность рассматривать беспристрастность в качестве одной из формальных характеристик морали. В данном случае беспристрастность оказывается прямым следствием специфики употребления моральных понятий в процессе выбора и оценки поступков. Однако необходимость беспристрастного отношения ко всем реципиентам действия можно обсуждать и в перспективе базового нормативного содержания морали. Здесь требование быть беспристрастным определяется непосредственно идеей равной ценности интересов и потребностей всех людей. Автор рассматривает второй подход как более перспективный. В современной этике был выдвинут тезис о том, что обязанность быть беспристрастным сопровождает лишь некоторые моральные требования. По мнению Б. Герта, эту обязанность следует соблюдать при исполнении норм-запретов и выявлении случаев их оправданного нарушения. Реализация позитивных предписаний (идеалов), с точки зрения философа, допускает свободное предпочтение «своих» или близких людей. Однако анализ системы общераспространенных моральных убеждений не подтверждает мысль Герта. Беспристрастная установка уместна и в данном контексте, хотя в некоторых конкретных обстоятельствах она преодолевается важностью персонализированных связей и привязанностей. Существенно, что такое преодоление само должно получить обоснование в беспристрастной перспективе, учитывающей равную ценность всех людей. Последнее обстоятельство указывает на исполнение беспристрастностью в области морали двойной роли: критерия выбора правильных поступков (беспристрастность первого порядка) и критерия отбора конкретизированных принципов (беспристрастность второго порядка). В статье предпринята попытка продемонстрировать, что самостоятельная роль беспристрастности второго порядка не может быть аннулирована и сочетание двух функций беспристрастности не создает неразрешимых нормативных и мотивационных парадоксов.
Проанализировано столкновение двух подходов к определению и выражению нормативного содержания моральной ценности справедливости. Первый подход предполагает, что такое содержание следует выявлять на основе обращения к характеру человека, обладающего добродетелью справедливости. Он ярко представлен в аристотелевской концепции частной справедливости, в которой справедливым является человек, который успешно противостоит своекорыстию. Второй подход рассматривает добродетель справедливости в качестве вторичного явления по отношению к ее принципам, которые формируются за счет проекции уважения к равной ценности каждого человека на отношения людей, сотрудничающих и соперничающих друг с другом при реализации своих интересов. Для оценки релевантности указанных подходов в статье используется опыт обсуждения аристотелевской концепции частной справедливости в современной этике. К концепции были предъявлены следующие претензии: частная справедливость у Аристотеля оказывается внутренне противоречивой добродетелью, которая плохо вписывается в поиск индивидами полной и совершенной жизни; Аристотель искажает структурные основания ценности справедливости, поскольку устанавливает приоритет личности распределителя над методом и результатом распределения. Защитники аристотелевской концепции предположили, что такая критика не учитывает связь добродетели справедливости с сообществом, разделяющим некую концепцию полной и совершенной человеческой жизни (концепцию блага). Если учесть эту связь, то справедливость оказывается тождественной способности человека поддерживать такое сообщество и правильно упорядочивать свойственные для его концепции блага компоненты. Отталкиваясь от этой полемики, автор показывает, что в рамках того понимания справедливости, в котором добродетель имеет приоритет над принципами, маргинализируется универсальная честность в отношениях между людьми и искажаются устойчивые способы употребления моральной лексики. Отсюда вытекает оправданность противоположного понимания.
Анализируется роль такого элемента социально-этической теории Дж. Ролза, как обстоятельства справедливости. Под обстоятельствами справедливости понимается социально-коммуникативный контекст, за пределами которого принципы справедливости теряют свою силу и замещаются какими-то другими нормативными регуляторами поведения. Попытка исполнять принципы справедливости вне обстоятельств справедливости может рассматриваться как или морально безразличное, или морально недопустимое поведение. Ролз заимствует идею и отчасти номенклатуру обстоятельств у Д. Юма. Последний в качестве условий, без которых справедливость оказывается «совершенно бесполезной» и лишается «обязательной силы по отношению к человечеству», рассматривал умеренную нехватку баг и ресурсов, ограниченную благожелательность людей, равную способность людей причинять друг другу вред и их потребность в кооперации. Потеря обязательной силы у Юма касалась преимущественно принципов, регулирующих владение собственностью. Ролз помещает обстоятельства справедливости в иной теоретический и нормативный контекст. Они становятся частью договорной теории справедливости (информация о них доступна участникам гипотетического договора) и определяют границы действия принципов, которые задают характер распределения всех ресурсов и возможностей в обществе. Среди наиболее важных модификаций обстоятельств справедливости у Ролза имеет место замена ограниченной благожелательности на противостояние концепций блага. Введение Ролзом в его социально-этическую теорию обстоятельств справедливости влияет на разрешение им вопросов о правах животных, межпоколенческой, международной и отчасти гендерной справедливости. Необходимость такого введения нуждается в многосторонней проверке — на предмет как его соответствия дефиниции и отдельным свойствам моральной ценности справедливости, так и оснований договорной этики.
Рассматривается вопрос о том, можно ли утверждать, что признак универсальности характеризует все ценностно-нормативное содержание морали, несмотря на существование такого феномена, как сверхобязательные действия. Моральная универсальность выражается в общеадресованности требований, общезначимости ценностей и беспристрастном отношении ко всем людям как существам, обладающим равным моральным статусом. Сверхобязательное действие — это дискреционное содействие благу других, мотивированное моральными соображениями. Совершение такого действия вызывает похвалу (восхищение), но отказ от него не осуждается. К сверхобязательным действиям относятся «обычные» благодеяния, если частота их совершения превосходит то, что требуют от агента его несовершенные обязанности, а также героические деяния (самопожертвование ради другого). Дискреционность таких действий может рассматриваться как основа для опровержения тезиса о том, что общеадресованность, общезначимость и беспристрастность обнаруживаются в моральном опыте повсеместно. Защита данного тезиса может вестись на разной основе. Во-первых, вера в существование сверхобязательных действий может быть объявлена ошибкой этической теории и морального сознания, поскольку она предполагает разрыв между долгом и благом. Однако стремление устранить этот разрыв грубо искажает картину морального совершенства и совершенствования. Во-вторых, можно предположить, что универсальность в сфере сверхобязательного сохраняется, если не в отношении долга, то хотя бы в отношении блага и опирающихся на него оценок. Тогда в сфере сверхобязательного универсальная обязанность содействовать благу другого трансформируется в обязанность высоко оценивать героизм и упорство в совершении благодеяний. Автор статьи утверждает, что второй подход более перспективен.
Рассматривается вопрос о том, какое место в моральном опыте занимают моральные санкции — способ выражения ретроспективной моральной ответственности. Под моральными санкциями подразумеваются негативные последствия действия, пренебрегающего ценностно-нормативными ориентирами морали. Моральные санкции включают в себя осуждение агента со стороны других и его самоосуждение. Автор стремится установить, все ли ценностно-нормативное содержание морали поддерживается санкциями. Сначала он анализирует на этот предмет моральные нормы (правила, требования), выступающие источником моральных обязанностей. Попытка показать, что поддержка санкциями не является неотъемлемым признаком обязанности, была предпринята Г. Хартом. По мнению автора, Харт не учитывает «концептуальную интуицию» неразрывной связи обязанности с ответственностью и подотчетностью (формулировка С. Даруолла). Эта интуиция глубоко укоренена в моральном сознании и этической мысли (яркие ее выразители — С. Пуфендорф и Дж.С. Милль). Однако ценностно-нормативное содержание морали не ограничивается нормами (правилами, требованиями) и, соответственно, обязанностями. Моральные ценности могут воздействовать на мотивацию агентов не только опосредствованно, через систему норм (правил, требований), но и напрямую. Р. Нозик, используя понятие «ценностная санкция», предположил, что в данной сфере действует особый тип санкций. Однако, как показывает в статье автор, «ценностная санкция» Нозика санкцией не является. Основной вывод настоящего исследования состоит в том, что та часть ценностно-нормативного содержания морали, которая находится по ту сторону санкций и ретроспективной ответственности, — это не просто пространство прямого действия моральных ценностей, а пространство, в котором такое действие ценностей никак не дублируется действием норм (правил, требований). Подобному описанию соответствует область сверхобязательного.
Scopus
Crossref
Высшая аттестационная комиссия
При Министерстве образования и науки Российской Федерации
Научная электронная библиотека