Везде
Virtue Epistemology: Normativity, Conceptual Polarization and Some New Insights
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Virtue Epistemology: Normativity, Conceptual Polarization and Some New Insights
Annotation
PII
S023620070019515-3-1
DOI
10.31857/S023620070019515-3
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Kostina O. Olegovna 
ORCID: 0000-0002-5073-8201
Affiliation: RAS Institute of Philosophy
Address: 12/1 Goncharnaya Str., Moscow 109240, Russian Federation
Edition
Volume 33 Issue 2
Pages
129-146
Abstract

The influence of Willard Quine’s radical naturalistic approach, ambiguity in estimation of methodological naturalism and its role for philosophy, along with the challenging Gettier problem, all led to a fundamental revision of normativity in analytic epistemology. Intellectual virtues used as the basis of epistemic process broaden the horizon of epistemological research, while allowing the incorporation of norms and values into its subject field. Still, the scope of intellectual virtues underlying the concept of normativity is seen quite differently by the researchers of this interdisciplinary area. The main disagreement between virtue reliabilists and virtue responsiblists leads to conceptualization of the two systems, where are the sources of the virtues, instruments and the epistemic process itself are presented alternatively from different perspectives. Reliabilists relate the source of the epistemic virtue to adequately functioning perceptive apparatus and memory. They prioritize the results over the epistemic process itself leaving the issue of the subject’s responsibility out. At the same time responsibilists rest the responsibility for the results, as well as for the epistemic process, on the subject. The pathway, which leads the latter to knowledge, is required to be clear and honest — starting from the subject’s motivation and the instruments he or she uses, finishing with the final results. This antithesis requires the development of viable alternatives. Here one can find two of them: sentimentalist virtue epistemology of M. Slote, personalism of H. Battaly. Put into a broader context, the issue of intellectual virtues applied for epistemic process could provide a number of insights related to general social and research practices (responsibility for intellectual work, testimony, motivation, etc.), their ethical and epistemic ground.

Keywords
virtue epistemology, normativity, epistemic subject, reliabilism, responsibilism, personalism, E. Sosa, D. Greco
Received
06.04.2022
Date of publication
11.05.2022
Number of purchasers
13
Views
755
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1 Специалист по эпистемологии добродетелей (virtue epistemology) М. Фрикер в своих ключевых работах [см.: Fricker, 2007; The Epistemic Life, 2016] обозначила приоритетность анализа феномена несправедливости, когда речь идет об исследовании общественной жизни, над рассмотрением реализации идей справедливости. Данный феномен Фрикер разбирает в рамках не только этики, но и эпистемологии, как часть не только кабинетной философии (armchair philosophy), но и социальной жизни. В указанном случае несправедливость становится результатом реализации определенной политики эпистемических практик, влияя на порядок коммуникации внутри сообществ, в том числе научных. Мы можем говорить о несправедливости свидетельствования и герменевтической несправедливости, когда речь идет об общественных взаимодействиях, или об эпистемическом патернализме, искажениях восприятия и догматизме, когда рассматриваются практики научных исследований. Те интеллектуальные добродетели, которые представляются ключевыми для специалистов в области эпистемологии добродетелей [Roberts, 2007], определяют нормативность не только научных исследований, но и коммуникаций внутри сообществ и за их пределами. То, что на первый взгляд кажется разрешением внутридисциплинарных противоречий (в данном случае несогласованности в междисциплинарной области исследований), транслируется на социальные практики. Социальная, гендерная и возрастная дискриминация, опасность лозунга бесконечной «внутренней ревизии» для научной и политической жизни, «перверсия автономии» [Code, 2006] — это лишь часть вопросов, касающихся трансляции определенных эпистемических установок на социальную реальность, которые разбираются в рамках эпистемологии добродетелей.
2 Целью данной статьи является анализ ключевых проблем и подходов, рассматриваемых в заявленном направлении эпистемологии. Свои основные задачи автор видит в сравнительном и критическом анализе релайабилизма и респонсибилизма, выявлении и описании их теоретических альтернатив, представленных сентиментализмом (М. Слоут) и персонализмом (Х. Бэттели).
3

Возникновение эпистемологии добродетелей

4 Революционный поворот, произошедший в эпистемологии после публикации статьи Э. Геттиера «Является ли знанием истинное и обоснованное мнение?» (1963), привел к необходимости пересмотра представления о знании как обоснованном истинном убеждении (true justified belief). Те необходимые условия, которые предполагает данное определение знания, на практике и при проведении многочисленных мысленных экспериментов не выдерживали критики. Стала очевидной не только проблема «переводимости уровней» — в данном случае установления соответствия ментальных состояний субъекта и реальности, но и невозможности унификации тех методов и процедур, какими это соответствие достигается.
5 Само понятие «интеллектуальная добродетель» впервые появилось в современном контексте в статье Э. Сосы «Плот и пирамида» [Sosa, 1980]. Следом за ним Л. Загзебски [Zagzebski, 1996] пришла к выводу о том, что понятие интеллектуальной добродетели сможет помочь разрешить «проблему Геттиера». Эпистемология добродетелей строится вокруг эпистемического агента (он же познающий субъект) и оценки его интеллектуальных способностей и черт характера. Анализ субъекта познания, по мнению Х. Бэттели, представляется «теоретически более фундаментальным, чем обоснование [justification] и знание, являющиеся оценкой убеждений» [Battaly, 2019b: 1].
6 В статье И.Т. Касавина [см.: Касавин, 2019] четко обозначены основные установки эпистемологии добродетелей: 1) «возврат к эпистемологии как нормативной дисциплине, которая была сильно поколеблена радикально-натуралистической программой У. Куайна» [там же: 8]; 2) главным источником эпистемических ценностей становятся индивидуальные и коллективные субъекты; 3) эпистемические добродетели как качества познающего субъекта артикулируют ценностные интуиции, связанные с процессом познания.
7 Являясь синтезом философских дисциплин — этики и эпистемологии, ценностная эпистемология уже на ранних этапах развития столкнулась с необходимостью разрешения многочисленных внутренних методологических противоречий. Представители данного направления изначально расходись в своих взглядах на ряд принципиальных вопросов, таких как определение эпистемических добродетелей, надежность обоснованных суждений, полемика вокруг приоритета процесса или результата познания в достижении истины и др. Подобные вопросы определяют как вектор дальнейшего развития в разрешении теоретических споров внутри дисциплины, так и адаптации подхода в рамках исследовательских теоретических и практических областей (медицина [Carter, 2018; Kotzee, 2019], феминизм [Daukas, 2019], экология [Kawall, 2019], коллективная эпистемология [Kallestrup, 2012; Lahroodi, 2019], внутри эпистемологии ситуационистский подход [Alfano, 2011]).
8 Главной фигурой эпистемологии добродетелей становится познающий субъект, обладающий определенным набором интеллектуальных добродетелей. Однако определение полного списка последних и порядка их применения в процессе познания приводит к спорам о том, как реализовать базовую идею нормативности эпистемологии добродетелей [Касавин, 2017]. Сторонники каждого из направлений пытаются найти надежный источник добродетелей. Данный подход субъектоцентричен, а значит, возможность влияния внешних обстоятельств на процесс познания резко критикуется. Случайность, удача, успех представляются теми внешними явлениями, которые должны быть ограничены установленными порядками в рамках нормативности [Ho Tsung-Hsing, 2018].
9

Релайабилизм против респонсибилизма
10 Внутри единой эпистемологии добродетелей довольно быстро обнаружились серьезные идейные расхождения между релайабилистами (англ. reliable — «надежный») и респонсибилистами (англ. responsible — «ответственный»). Так, релайабилисты (среди ключевых фигур — Э. Соса [Sosa, 1980], Д. Греко [Greco, 2016]) находят источник добродетели в чувственном восприятии, памяти, способности к индуктивным и дедуктивным выводам. Наличие данных качеств становится основанием для добродетельности субъекта. Исполнение заданных функций является тем прочным фундаментом, на котором строится весь процесс познания. Только правильно работающие органы восприятия, способность памяти удерживать полученный чувственный опыт, возможность делать адекватные индуктивные и дедуктивные выводы определяют надежность пути получения знания. При этом перечисленные выше обладают исключительно инструментальной ценностью.
11 Релайабилисты, отвечая на сложный вопрос о том, являются ли навыки и компетенции добродетелями, твердо говорят «да». При этом они подчеркивают, что методы добродетельны инструментально, а получаемая истина добродетельна фундаментально. Субъект познания добродетелен, как и используемые им для достижения истины методы. Здесь процесс познания не обременен мотивацией самого субъекта. Позиции Э. Соса и Д. Греко по вопросу мотивации субъекта разнятся. По мнению Соса, субъект должен быть убежден в том, что его суждения на уровне восприятия должны быть результатом добродетели. Греко же не возлагает чрезмерную ответственность на субъект — для него достаточно, что субъект считает свои суждения обоснованными, не углубляясь в рефлексию о том, являются ли они результатом добродетели.
12 Х. Бэттели [Battaly, 2019а], подробно анализируя специфику двух направлений, приходит к выводу, что релайабилизм в наибольшей степени подходит для объяснения именно перцептивного знания (low grade knowledge) — знания низкого уровня. Как утверждает Бэттели, главным плюсом здесь является то обстоятельство, что «добродетели, которые они [релайабилисты] считают необходимыми, не подразумевают мотивации или произвольных интеллектуальных действий» [Battaly, 2008: 655]. Когда речь идет о первом, непосредственном уровне восприятия, неправомерно говорить о высокой степени осознанности и ответственности за него. Эта чрезмерная рефлексия и попытка ставить под сомнение данные собственных органов чувств выглядят солипсистскими и, соответственно, ограничивающими продвижение в процессе познания. Так, М. Слоут, о концепции которого еще пойдет речь ниже, утверждает, что идея ревизии своего восприятия, уходящая в «дурную бесконечность», может «парализовать» способность двигаться к познанию [Slote, 2019]. В применении к общественно-политической жизни эта идея грозит нарушить адекватную социальную коммуникацию [Farrelly, 2012].
13 Некоторые исследователи эпистемических добродетелей [см., напр.: Fricker, 2007], однако, задаются вопросом о надежности восприятия. Есть ли хотя бы у одного познающего субъекта гарантии того, что его восприятие не искажено? Как внутренние факторы, связанные с особенностями психологического состояния, так и внешние обстоятельства, связанные со средой, могут сыграть решающую роль в познавательном процессе субъекта. Искажение восприятия является проблемой доверия субъекта собственным способностям [Костина, 2020]. Именно этим вопросом и задаются Д. Греко и Э. Соса, по-разному определяя отношение субъекта к данным его собственного опыта.
14 Если вопрос девиаций и искажений восприятия можно списать на влияние внешних факторов [Костина, 2019], то вопрос добродетели субъекта никак не может разрешаться через контингентность его качеств. Поэтому респонсибилизм, что очевидно уже из названия направления, предполагает высокую степень ответственности субъекта за свою эпистемическую добродетельность. Так, Р. Робертс и Д. Вуд [Roberts, 2007] приводят следующие эпистемические добродетели, необходимые для процесса познания: любовь к знанию, открытость, твердость, интеллектуальная смелость, осторожность, скромность, автономность, щедрость, практическая мудрость. Разумеется, все названные качества (некоторые из них относятся к эпистемическим, другие — к этическим, в альтернативных трактовках, добродетелям1) требуют более детального рассмотрения. Однако главное, что их объединяет, — это сам познающий субъект, осознанно реализующий данные качества в ходе процесса познания.
1. Дж. Аннас в своем исследовании говорит о возможности конфликта этических и эпистемических добродетелей [Annas, 2011]. Согласно ее мнению, указанные добродетели обладают сходной структурой, но разными телеологиями. Конечной целью эпистемологии добродетелей становится достижение истины, и те из перечисленных добродетелей, которые можно отнести к этическим, служат в рамках эпистемологии добродетелей именно этой цели. Вопрос о том, как происходит взаимная интеграция добродетелей в рамках данного исследовательского направления, подробно обсуждается в ряде актуальных работ [см.: Annas, 2011; Carter, 2016; Connecting Virtues, 2018; Intellectual Virtue, 2003].
15 Утверждая в качестве истока своих идей «Никомахову этику» Аристотеля (но в действительности воспринимая ее идеи довольно избирательно), респонсибилисты отводят большую роль качествам характера субъекта. Добродетели должны носить личный характер и быть «связаны с внутренними психологическими чертами» [Battaly, 2019а: 118]. Достижение добродетелей — сложный путь, требующий как мотивации, так и усилий со стороны субъекта. Поэтому приложенные усилия и достигнутые в результате успехи в познании требуют похвалы. Интеллектуальные же пороки, обрекающие субъекта на провал в достижении знания, в концепции Л. Загзебски [Zagzebski, 1996] достойны порицания — отсюда регулярно упоминаемая исследовательницей дихотомия «восхваление — порицание» (praise — blame).
16 Если релайабилисты не показывают разницы между добродетелями, навыками и компетенциями, то для респонсибилистов это разделение носит принципиальный характер. Кроме того, представители двух направлений по-разному смотрят на проблему инструментальности/ фундаментальности процессов познания и его результатов. Для респонсибилистов фундаментальной является только истина, к которой стремится эпистемический (он же познающий) субъект. Релайабилисты, напротив, довольно скромно оценивают инструментальность в рамках своей концепции, так как установки самого процесса познания не являются приоритетом — важен лишь конечный результат процесса познания. Такое различие в установках свидетельствует о чрезмерной вариативности методов, которыми может быть достигнуто знание.
17 Для респонсибилистов неприемлемо пренебрежение качеством применяемых методов познания — в противном случае может быть нарушена «чистота» пути познания и обесценены его результаты. Данное направление предполагает, что сам процесс, ведущий к получению знания, должен иметь фундаментально значимый характер. Следовательно, навыки (skills) инструментальны, а потому никогда не будут стоять на одной ступени по значимости с добродетелями. Мы можем отказаться от применения навыков — это не нарушит стабильности познающего субъекта. Однако мы не можем перестать пользоваться своими добродетелями в процессе познания.
18 Вместе с тем сами ценности, по мнению Л. Загзебски, должны быть как фундаментально, так и инструментально значимы. Только инструментальная ценность может предотвратить внутреннюю эрозию системы. Но мотивация не должна носить инструментальный характер, поскольку это ее обесценивает. В отличие от респонсибилистов, релайабилисты не дают оценку путям достижения целей в познании. Операциональность, способность выполнять подразумеваемую функцию, в понимании последних, выступает главным критерием, определяющим добродетель.
19 В рамках респонсибилизма мотивация вместе с навыками и компетенциями не может рассматриваться на уровне интеллектуальных добродетелей. Само по себе ее наличие не гарантирует добродетельности процесса познания. Факт того, что мотивация может быть не только фундаментальной, но и инструментальной, неудовлетворителен для данного направления.
20 Надежность (reliability) для респонсибилистов не является автоматическим маркером добродетели. Расхождение между релайабилистами и респонсибилистами начинается в тот момент, когда исследователи артикулируют свои идеи по поводу необходимой надежности добродетелей. Л. Загзебски выстраивает свою систему строго, утверждая, что на всем пути познания необходимы внутренняя (фундаментальная) мотивация, использование добродетелей, достижение успеха. Ее коллеги [см.: Baehr, 2006; Baehr, 2008; Montmarquet, 1993] приписывают надежности свойства внешнего элемента системы, не исходящего от самого субъекта, а значит, превращающегося в элемент удачи. То есть надежность самой системы представлений основывается у респонсибилистов на исключении контингентности и любых внешних факторов, способных повлиять на исход эпистемического процесса извне [Beddor, 2018; Greco, 2016]. Ответственность тут полностью лежит на агенте — познающем субъекте, который за счет достигнутых добродетелей становится «совершенной машиной познания». У релайабилистов же добродетели связаны с перцептивным уровнем познания. Надежность здесь привязана к адекватному выполнению функции, но субъект не представляется как обязательно руководствующийся представлением о своей ответственности на каждом шаге познания.
21 Открытость (open-mindness) является одной из главных интеллектуальных добродетелей в представлении как релайабилистов, так и респонсибилистов. Ей противостоит догматизм, который смело можно обозначить как интеллектуальный «порок». Открытость связывается со способностью воспринимать альтернативные идеи и относиться к ним с уважением, предполагая, что те, кто эти идеи высказывает, находятся с нами на одном когнитивном уровне [Christensen, 2019]. Однако уровни, на которых открытость понимается каждым из направлений, отличаются. Для релайабилистов это открытость еще и перцептивная, исключающая искажения восприятия, для респонсибилистов она затрагивает также концептуальные уровни исследований.
22

Сентименталистская эпистемология добродетелей
23 М. Слоут, разработавший сентименталистскую эпистемологию добродетелей, с большим интересом относится к релайабилистам, замечая, что «одна из причин предпочитать релайабизим респонсибилизму — его лучшая способность объяснять восприятие и память» [Slote, 2019: 108]. Именно с восприятием Слоут связывает способность быть открытым новым идеям. Теория респонсибилистов, по его мнению, демонстрирует неадекватность уже на уровне перцептивного знания, которое невозможно мотивировать, натренировать или взрастить. Для Слоута становится принципиально важной эпистемическая ценность детского восприятия, с которым ассоциируются любознательность и богатое воображение. Именно невозможность «вместить» детское восприятие мира в концепцию респонсибилизма принципиально отличает одно от другого два направления. Слоут критикует чрезмерное внимание респонсибилистов к ответственности субъекта за интеллектуальные добродетели. Он также подчеркивает, что нивелирование эмоциональных реакций в отношении систем ценностей и познавательных установок других эпистемических субъектов искажает как их образы, так и сам процесс познания. «Суждения перцептивной или иной природы в своем обосновании зависят от эмоций и аффектов» [ibid.: 109], — к такому выводу приходит философ.
24 Открытость в сентименталистской теории эпистемологии добродетели также связывается с решительностью в определении собственных установок познания. Чрезмерная рефлексивность, как было подчеркнуто ранее, преграждает путь прогрессу знания, выступает контрпродуктивной установкой, не позволяющей сделать следующий шаг. «Если кто-то сомневается в том, чтобы сделать определенный вывод в отсутствие противоречащих ему [выводу] фактов, он демонстрирует недостаток эпистемической решительности, характеризующей рациональное мышление» [ibid.]. В данном случае эпистемическая нерешительность неоправданна.
25 Философы науки, специалисты в области социальных исследований науки и технологии (science and technology studies), анализируя науку и пытаясь с фундаментальных теоретических позиций рассматривать нормативность научного процесса, критически оценивают ученых в их стремлении «быстро» переходить к выводам [Костина, 2019]. В то же время в рамках самой науки решительность является признаком «хорошей научной практики». Практическая наука иначе распоряжается результатами исследований — публикация научных статей с новейшими открытиями должна осуществляться оперативно. Издание работ становится исходным пунктом или промежуточным этапом полемики внутри научных сообществ. Благодаря решительности ученых, смелому выдвижению гипотез, оперативному получению теоретических и экспериментальных результатов процесс познания продвигается вперед. Открытия могут подвергаться критике, а выводы и вовсе оказываться ложными. Однако именно динамичная всесторонняя коммуникация становится залогом продвижения науки.
26 М. Слоут делает вывод о существовании двух видов эпистемических добродетелей, вовлеченных в первый (низкий) уровень эпистемической рациональности / обоснования суждений, — восприимчивости (receptivity) и решительности. Первая отвечает за обоснование восприятия и память, вторая — за индукцию. Слоут утверждает, что обе добродетели всегда идут «рука об руку»: «Решительность индуктивных выводов включает в себя восприимчивость, необходимую для того, чтобы не отказаться от всех своих убеждений по причине скептицизма или… воспринять что-то как данное, как базис для новых выводов» [Slote, 2019: 113].
27 Попытка защиты познавательного процесса на уровне восприятия, однако, не снимает вопроса о его нормативности на более высоком уровне, когда речь заходит о фундаментальном научном, религиозном и историческом знании.
28

Персонализм Хитер Бэттели

29 Обозначенная теоретическая диспозиция двух направлений заставляет исследователей либо искать новые способы обоснования представлений внутри каждого из них, искать консенсус, либо радикально пересматривать сложившиеся проблемы в области философии добродетели.
30 Указывая на неспособность респонсибилистов и релайабилистов согласовать взгляды по ряду принципиальных вопросов, Х. Бэттели, хорошо знакомая с обоими направлениями, выдвигает концепцию-консенсус — персонализм. «Как в респонсибилизме, в нем утверждается, что интеллектуальные пороки и добродетели должны быть индивидуальными — они должны выражать эпистемический характер индивида и поэтому (хотя бы частично) должны быть обоснованы эпистемическими мотивациями и преданностью ценностям» [Battaly, 2019а: 120]. При этом тот беспрецедентный уровень ответственности, который требуют от индивида респонсибилисты, в персонализме не поддерживается: «Как в релайабилизме, персонализм признает, что агент не должен быть ответственным за обладание интеллектуальными добродетелями или пороками» [ibid.].
31 То, что для респонсибилистов находится в неразрывной связи — индивидуальный характер и ответственность, — в рамках персонализма не представляет собой целостности. Разделение индивидуального характера и ответственности становится необходимым, потому что более строгая модель респонсибилизма и предлагаемая им теоретическая модель познавательного процесса не дают права на ошибку.
32 Если же отойти от формирования идеальных моделей, то как, с точки зрения респонсибилистов, в реальности будет выглядеть эпистемологический процесс? Каковы механизмы контроля ответственности за каждый обозначенный процесс? Наличие критериев, по которым можно судить о степени ответственности познающего субъекта, выводит на новый уровень представление о нормативности эпистемологии добродетели в рамках реальных научных коллективов. Иными словами, аспект нормативности и аспект коммуникации переплетаются, как только устанавливается «порог входа» в познавательный процесс.
33 Р. Ларуди [Lahroodi, 2019], пытаясь найти ответ на вопрос о возможности существования коллективной эпистемологии, указывает на прикладное исследование Б. де Бруина в области этики финансов [Bruin, 2015]. Данный подход в достаточной мере адаптивен не только к финансовым корпорациям, но и к другим коллективам организованного взаимодействия. Согласно ему, в основе использования эпистемических добродетелей с целью успешного функционирования организации лежат три основных принципа. Первый принцип заключается в установлении и реализации соответствия добродетелей и уровней выполняемых функций, второй — в организационной поддержке добродетелей, выражающейся в структурных модификациях, культуре, установленном порядке вознаграждений и наказаний, третий — в выработке способов устранения «пороков добродетели». В случае с корпорациями речь идет о создании устойчивой модели предоставления информации — сначала о новых позитивных формах развития и только потом о сопряженных с ними рисках и ловушках. Такая очередность рассматривается как важнейший эпистемический выбор.
34 Коллективная эпистемология в значительной мере связана с реализацией индивидуальных эпистемических добродетелей. Она часто рассматривается как одно из прикладных полей фундаментальных теоретических разработок дисциплины. Однако исследователи, глубоко изучающие проблему эпистемической автономии в социальном мире знания [Grasswick, 2019], зачастую критикуют чрезмерный упор на принцип самодостаточности. Среди главных аргументов они выделяют не только неоднозначность идеала самодостаточности, но и нереалистичность реализации последнего как стратегии получения знания в социальном мире. «Перверсия автономии» [Code, 2006] «оставляет за границами эпистемологического фокуса социальную динамику и политику знания» [Grasswick, 2019: 199].
35 Возвращаясь к рассмотрению индивидуальной эпистемологии добродетели, необходимо заметить, что критика респонсибилистов зачастую связывается с той жесткой позицией относительно ответственности субъекта за собственный характер, вокруг которой формируется данное направление. Д. Шер, рассуждая о вине, которую в тех или иных обстоятельствах возлагают на индивида [Sher, 1997; Sher, 2005], особое внимание уделяет проблеме контроля человека над чертами характера. Подобный контроль обладает «как эпистемическим, так и волеизъявительным компонентом» [Sher, 2005: 53]. Это означает, что он связан с необходимостью обладания знанием о возможных последствиях реализации определенных сторон характера. В данном смысле дети не могут быть в полной мере ответственны за свои поступки до достижения определенного уровня зрелости. Упомянутое обстоятельство вновь возвращает нас к критике респонсибилистов, которую предложил М. Слоут. Как отметил исследователь, попытка сделать познающего субъекта безоговорочно и бескомпромиссно ответственным отрезает целый пласт его становления в рамках детства.
36 Познающий субъект также должен направить волю или на достижение результата, используя черты своего характера, или на его предотвращение» [ibid.]. При этом вновь возникает вопрос о том, в соответствии с какой системой координат совершаются акты воли. Д. Шер акцентирует свое внимание на внешних обстоятельствах процесса познания. Агент находится в определенной среде и связанных с ней обстоятельствах. Невозможно отказывать кому-либо в праве на познавательный процесс, если условия его формирования не идеальны.
37 М. Фрикер также скептично относится к контролю над чертами характера, видя в них «пассивное наследство» тех социальных систем, в которых люди воспитываются [Fricker, 2007]. По ее мнению, в социальных системах, как правило, намного легче унаследовать интеллектуальные пороки, нежели добродетели. Учет социального контекста дает ответ на вопрос о том, что же достичь легче — интеллектуальные пороки [Crisp, 2010] или добродетели.
38 Персонализм предлагает больше возможностей, чем респонсибилизм, и «становится попыткой “подстраховаться” на случай, когда у нас нет контроля над эпистемическими чертами характера» [Battaly, 2019: 123]. Преимущества персонализма перед двумя обозначенными выше направлениями заключаются в том, что он рассматривает эпистемические черты характера с точки зрения добродетелей и пороков. Это представление дополняет ряд вариантов феминистской и освободительной эпистемологии, многие из которых в качестве приоритетных рассматривают структурные влияния в формировании эпистемического характера и согласуются с ним.
39 Необходимость поиска альтернативной концепции связана с тем, что у релайабилистов и респонсибилистов расходятся представления о нормативности процесса познания. В релайабилизме ценность эпистемических добродетелей и пороков рассматривается инструментально — важны лишь интеллектуальные последствия их использования. Вопрос фундаментальной значимости добродетелей и пороков не приоритетен.
40 Персонализм, пытаясь предстать концепцией-консенсусом, разводит по разные стороны внутренние свойства добродетельного эпистемического характера и их внешнее признание. Подобный методологический ход становится необходимым не для ограничения доступа к знанию, но, наоборот, для увеличения вариативности способов его получения. Данным подходом предусмотрен ряд альтернативных стратегий, в которых обладание разными типами добродетелей может, несмотря на отсутствие одного универсального набора, приводить к достижению знания. Мы можем быть превосходными (excellent) мыслителями и не обладать интеллектуальными добродетелями или производить положительные интеллектуальные эффекты, не располагая «хорошим» эпистемическим характером (то есть всем «набором» добродетелей). С персоналистской точки зрения мы можем быть превосходными мыслителями, будучи наделенными «хорошим» эпистемическим характером, даже если у нас нет над ним контроля. В соответствии с последним вариантом мы можем быть превосходными мыслителями, интеллектуально добродетельными и в респонсибилистском смысле: обладать «хорошим» эпистемическим характером, над которым была произведена масштабная работа, заслуживающая похвалы [ibid.].
41 Помимо представлений об источниках добродетелей, существует также идейное расхождение относительно необходимости распространения принципов эпистемологии добродетели в исследованиях других областей как фундаментального, так и практического характера. По мнению одних исследователей, следует сосредоточить работу внутри дисциплины, ограничиваясь анализом самих интеллектуальных добродетелей и способов их проявления. При этом вне поля зрения остаются категория знания и его обоснование — такова позиция элиминативизма (от англ. eliminate — «сокращать, сводить к чему-либо»), одним из представителей которой является Д. Кванвиг [Kvanvig, 2003]. Согласно другой точке зрения, эпистемология добродетелей может стать инструментом, используемым для разрешения не только теоретических, но и практических задач. Последние связаны, по мнению Х. Бэттели, со «способностью найти место для анализа индивидуальных интеллектуальных добродетелей и грехов, возможностью предложить совет, как достигнуть добродетели, “навести мосты”» между эпистемологией и этикой [Battaly, 2008: 644]. Среди представителей, занимающих данную позицию, можно назвать прежде всего М. Фрикер и Р. Робертса, в фокусе внимания которых находятся вопросы социальной несправедливости, феминизма, экологии, медицины.
42 Вновь поднимается вопрос об общей нормативности эпистемологии и процессов познания. С одной стороны, невозможно останавливать полемику о тех методах, которыми достигается знание (о проблеме сверхценности знания в эпистемологии добродетелей пишет Дж. Кошолке [см. Koscholke, 2021]). С другой — нормативность процедур не должна сводить их все к одному варианту. Нормативность должна регламентировать процесс, но не становиться препятствием на пути к успеху в достижении результатов. Сама попытка Х. Бэттели предложить альтернативу, в соответствии с которой исследователи не концентрируются исключительно на взаимной критике, но показывают вариативность путей, является важной для развития дисциплины инициативой. Это позволяет выйти из «дурной бесконечности» споров, не послуживших разрешению вопросов, на которых изначально фокусировалось внимание представителей эпистемологии добродетели.
43 Интеллектуальные добродетели, которые становятся основанием для получения знания, определяют не только результат, но порядок самой процедуры поиска. В рамках социальной жизни и научных исследований как отдельно взятый человек, так и коллектив несут ответственность за реализуемую программу (или воплощаемый этос). В науке и за ее пределами существуют представления о лучших и худших практиках. Реализация лучших практик требует ответственности субъекта в духе идей респонсибилистов даже в том случае, если эта ответственность воспринимается как жесткий, сложно реализуемый проект. Реализация худших практик приводит к многоуровневой дискриминации (гендерной, социальной, возрастной, профессиональной). В результате последней возникает риск маргинализации сообществ, в том числе научных. М. Фрикер, рассматривая феномен маргинализации, утверждает, что та напрямую связана с герменевтической несправедливостью — кризисом понимания и производства смыслов. Эпистемология добродетели, хотя и не лишена внутренних концептуальных конфликтов, продуктивна в производстве путей их преодоления. Другой ее важной ролью становится анализ проблемных узлов социальных практик с точки зрения эпистемического агента, его личной ответственности и ответственности социальной среды за установки познания.

References

1. Kasavin I.T. Normy v poznanii i poznanie norm // Ehpistemologiya i filosofiya nauki. 2017. T. 54, № 4. C. 8–19.

2. Kasavin I.T. Ehpistemologiya dobrodetelej: k sorokaletiyu povorota v analiticheskoj filosofii // Ehpistemologiya i filosofiya nauki. 2019. T. 56, № 3. C. 6–19.

3. Kostina A.O. Normativnost', ehkspertiza i ehpistemologicheskij paternalizm v filosofii nauki // Ehpistemologiya i filosofiya nauki. 2019. T. 56, № 2. C. 229–241.

4. Kostina A.O. Ehpistemologiya ubezhdenij: poritsanie, doverie i ehpistemicheskie dobrodeteli sub'ekta // Ehpistemologiya i filosofiya nauki. 2020. T. 57, № 2. C. 231–237.

5. Alfano M. Expanding the Situationist Challenge to Responsibilist Virtue Epistemology. The Philosophical Quarterly. 2011. Vol. 62, N 247. P. 223–249.

6. Annas J. Intelligent Virtue. Oxford: Oxford Univ. Press, 2011.

7. Baehr J. Character, Responsibility and Virtue Epistemology. The Philosophical Quarterly. 2006. Vol. 56, N 223. P. 193–212.

8. Baehr J. Four Varieties of Character-Based Virtue Epistemology. The Southern Journal of Philosophy. 2008. Vol. 46, N 4. P. 469–502.

9. Battaly H. A Third Kind of Intellectual Virtue: Personalism. The Routledge Handbook of Virtue Epistemology, ed. by H. Battaly. New York: Routledge, 2019a. P. 115–126.

10. Battaly H. Intro. The Routledge handbook of virtue epistemology, ed. by H. Battaly. New York: Routledge. 2019b. P. 1–11.

11. Battaly H. Virtue Epistemology. Philosophy Compass. 2008. Vol. 3(4). P. 639–663.

12. Beddor B., Pavese C. Modal Virtue Epistemology. Philosophy and Phenomenological Research. 2018. Vol. 101, N 1. P. 61–79.

13. Bruin de B. Ethics and Global Financial Crisis: Why Incompetence is Worse Than Greed. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2015.

14. Carter J.A. Virtue Epistemology, Enhancement and Control. Metaphilosophy. 2018. Vol. 49, N 3. P. 283–304.

15. Carter A.J., Church I.M. On Epistemic Consequentialism and the Virtue Conflation Problem. Thought: A Journal of Philosophy. 2016. Vol. 5, Iss. 3. P. 239–248.

16. Christensen D. Epistemology of Disagreement: The Good News. Contemporary Epistemology, ed. by J. Fantl, M. McGrath, E. Sosa. Hoboken, NJ: Wiley-Blackwell, 2019. P. 231‒248.

17. Crisp R. Virtue Ethics and Virtue Epistemology. Virtue and Vice, Moral and Epistemic, ed. by H. Battaly. Oxford: Wiley-Blackwell, 2010. P. 21–38.

18. Code L. Ecological Thinking: The Politics of Epistemic Location. Oxford: Oxford Univ. Press, 2006.

19. Connecting Virtues: Advances in Ethics, Epistemology and Political Philosophy, ed. by M. Croce, S. Vaccarezza. Oxford: Wiley, 2018.

20. Daukas N. Feminist Virtue Epistemology. The Routledge Handbook of Virtue Epistemology, ed. by H. Battaly. New York: Routledge, 2019. P. 379‒391.

21. Farrelly C. Virtue Epistemology and the “Epistemic Fitness” of Democracy. Political Studies Review. 2012. Vol. 10. P. 7‒22.

22. Fricker M. Epistemic Injustice and Power and the Ethics of Knowing. Oxford: Oxford Univ. Press, 2007.

23. Grasswick H. Epistemic Autonomy in a Social World of Knowing. The Routledge Handbook of Virtue Epistemology, ed. by H. Battaly. New York: Routledge, 2019. P. 196‒208.

24. Greco D. Safety, Explanation, Iteration. Philosophical Issues. 2016. Vol. 26, Iss.1. R. 187–208.

25. Ho Tsung-Hsing. Lucky Achievement: Virtue Epistemology on the Value of Knowledge. Ratio. 2018. Vol. 31, Iss. 3. P. 303–311.

26. Intellectual Virtue: Perspectives from Ethics and Epistemology, ed. by M. DePaul, L. Zagzebski. Oxford: Oxford Univ. Press, 2003.

27. Kallestrup J., Pritchard D. Robust Virtue Epistemology and Epistemic Anti-individualism. Pacific Philosophical Quarterly. 2012. N 93. P. 84‒103.

28. Kawall J. Virtue Epistemology and the Environment. The Routledge Handbook of Virtue Epistemology, ed. by H. Battaly. New York: Routledge, 2019. P. 392‒406.

29. Koscholke J. A New Argument for Goldman and Olsson's Solution to the Extra‐Value‐of‐Knowledge Problem. Theoria. 2021. Vol. 87, Iss. 3. P. 799–812.

30. Kotzee B. Virtue Epistemology and Clinical Medical Judgement. The Routledge Handbook of Virtue Epistemology, ed. by H. Battaly. New York: Routledge, 2019. P. 496‒507.

31. Kvanvig J.L. The Value of Knowledge and the Pursuit of Understanding. Oxford: Oxford Univ. Press, 2003.

32. Lahroodi R. Virtue Epistemology and Collective Epistemology. The Routledge Handbook of Virtue Epistemology, ed. by H. Battaly. New York: Routledge, 2019. P. 407‒419.

33. Montmarquet J. Epistemic Virtue and Doxastic Responsibility. Lancham, MD: Rowman & Littlefield, 1993.

34. Roberts R.C., Wood J. Intellectual Virtues: An Essay in Regulative Epistemology. Oxford: Oxford Univ. Press, 2007.

35. Sher G. Beyond Neutrality: Perfectionism and Politics. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1997.

36. Sher G. In Praise of Blame. Oxford: Oxford Univ. Press, 2005.

37. Slote M. Sentimentalist Virtue Epistemology: Beyond Responsibilism and Reliabilism. The Routledge Handbook of Virtue Epistemology, ed. by H. Battaly. New York: Routledge, 2019. P. 105‒114.

38. Sosa E. The Raft and the Pyramid. Midwest Studies in Philosophy. 1980. № 5. P. 3‒25.

39. The Epistemic Life of Groups, ed. by M.S. Brandy, M. Fricker. Oxford: Oxford Univ. Press, 2016.

40. Zagzebski L. Virtues of the Mind. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1996.

Comments

No posts found

Write a review
Translate