Везде
What's after the city? Perspectives on the rural-urban path of life
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
What's after the city? Perspectives on the rural-urban path of life
Annotation
PII
S023620070022791-7-1
DOI
10.31857/S023620070022791-7
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Nikita Pokrovsky 
ORCID: 0000-0003-4361-2333
Occupation: Prof., Chair of General Sociology; Chief Researcher
Affiliation:
National Research University “Higher School of Economics”
Institute of Sociology of FCTAS RAS
Address: 11 Pokrovsky Blvrd., Moscow 109028, Russian Federation; 24/35/5 Krzhizhanovsky Str., 117218 Moscow, Russian Federation
Egor A. Nikishin
Occupation: Ph.D. stud. of Doctoral School of Sociology
Affiliation: National Research University Higher School of Economics
Address: 11 Pokrovsky Blvrd., Moscow 109028, Russian Federation
Alena Yu. Makshanchikova
ORCID: 0000-0002-4636-506X
Affiliation: National Research University Higher School of Economics
Address: 11 Pokrovsky Blvrd., Moscow 109028, Russian Federation
Edition
Volume 33 Issue 5
Pages
44-62
Abstract

The article considers a wide range of general, theoretical, and practical issues related to the process of the centrifugal migration from the big cities to the so-called “small territories” (small towns and rural settlements). Is the urban form of settlement structure (especially megapolises) a timeless and entirely positive and non-alternative civilizational construction, stretching into an infinite perspective of the distant future, or does the modern city, filled with internal and external contradictions, constantly generates its antithesis in the form of reverse migration and the desire to live and work outside the urban environment? The cult of cities and urbanization, gradually formed in the early Modern History, has gradually generated and is currently generating a deep criticism of the phenomenon of urban life and, as a consequence, the process of de-urbanization. The article examines modern theories of de-urbanization (counterurbanization) and, on the basis of in-depth interviews, reconstructs various versions of the centrifugal motivations of “fugitives” migrants from the metropolis. These themes have become particularly important in recent years, marked by the total pandemic of COVID-19, which forced urbanitess to leave the cities in large numbers and settle in out-of-town space. The theme continues to resonate today, as the threat of an all-out military conflict, in the context of which the city becomes a particularly vulnerable target, has become evident.

Keywords
disurbanization, counterurbanization, mobility, centrifugal migration, pandemic, Coronavirus infection, non-urban space, adaptation strategies of urbanites, the role of “small” non-urban territories
Received
08.11.2022
Date of publication
09.11.2022
Number of purchasers
12
Views
681
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
1

Что после города? Постановка проблемы
2 Что после города? Вопрос отнюдь не риторический, но достаточно провокационный. В каком смысле «после» города? А есть ли вообще долговременная перспектива жизни вне и после города?
3 В сознании современного человека прочно укоренилось представление о городе как социуме, замыкающем мыслимое и формообразующее пространство. Город словно замыкал весь универсум видимого и воображаемого горизонта.
4 В далекие исторические времена в обществе почти безраздельно воцарился тотальный культ города. Ныне модная «философия урбанизма» ведет свое летоисчисление чуть ли не от Платона и его основополагающей идеи «полиса-государства» как центра земного мироустройства. А далее невольно возникают ассоциации с Августином («Град божий — Град мирской»), Кампанеллой «Город Солнца». И хотя в первой половине XIX в., продолжая традицию Ж.-Ж. Руссо, американский философ Генри Торо провозгласил оппозицию городской цивилизации как таковой и попытался на практике осуществить свою программу [Торо,1962], но это был, скорее, смелый бунт, чем обозначение некоей самостоятельной антиурбанистической линии. По крайней мере, читающая публика той эпохи именно так и воспринимала «чудачества» отшельника на Уолденском озере, что не мешает нам сегодня увидеть в этих «чудачествах» своего рода пророчество.
5 Столь же парадоксалистски прозвучали в самом конце того же XIX века и слова Л.Н. Толстого в начальных абзацах романа «Воскресение» (1899), написанного в Москве, в Хамовниках: «Как ни старались люди, собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать ту землю, на которой они жались, как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц, — весна была весною даже и в городе. Веселы были и растения, и птицы, и насекомые, и дети. Но люди — большие, взрослые люди — не переставали обманывать и мучать себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота мира Божия, данная для блага всех существ, — красота, располагающая к миру, согласию и любви, а священно и важно то, что́ они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом» [Толстой, 1983: 7–8]. Мало кем услышанные слова великого писателя и гуманиста (кстати, большого поклонника Генри Торо) прозвучали как набатный колокол, предвестник перелома в восприятии и осмыслении города. И хотя инерция развития по-прежнему рисовала доминирование города по всем направлениям и во всех областях, но постепенно стали вырисовываться и альтернативные пути. Под углом зрения оппозиции «город — не город» по-новому начинают звучать и ставшее почти хрестоматийным высказывание другого классика. Вновь перечитываем насыщенные православными мотивами призывы Ф.М. Достоевского к смирению: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве» [Достоевский, 1972: 223]. В наши дни эти слова приобретают и немалый секуляризированный смысл. «Родная нива» во многих случаях понимается отнюдь не иносказательно, а вполне конкретно, а именно как уход из города и возврат к сельскому образу жизни, как «рурализация», говоря современным языком.
6 Между тем в социальной теории ХХ века отдельные критические всплески антиурбанизма тонули в море набиравшего силу культа города. Он достиг своего апогея у Г. Зиммеля и представителей Чикагской школы (Р. Парк, Э. Бёрджес, Р. Маккензи, Л. Вирт и др.). Так, Георг Зиммель в своей книге «Большие города и духовная жизнь» [Зиммель, 2002] создал энциклопедическую и новаторскую для своего времени классификацию социальных форм городской жизни с полным погружением в стихию этой жизни. В свою очередь «чикагцы» социологически исследовали мощные миграционные потоки, приносивших в большие американские города начала ХХ века сотни тысяч и миллионы переселенцев из Европы и превративших эти города в гигантские «метрополисы», существующие и по сей день [Park, Burgess, 1984; и др.].
7 Если далее идти по истории ХХ века семимильными шагами, то, прежде всего, выделим американского социолога Саскию Сассен, соединившую, с одной стороны, уже ставший традиционным абсолютистский культ города и, с другой стороны, максимально обобщенный глобализационный дискурс. В ее прогностическом видении «глобальные города» (global cities), сосредоточившие в себе наукоемкие производства, финансовые и коммуникационные центры, транспортные хабы, опояшут сетями взаимных связей весь земной шар [Sassen, 2001]. При этом весь все еще остающийся внегородской мир будет втягиваться в эти «глобальные города», определяющие социальную и географическую карту завтрашнего дня. При всем возможном позитивном восприятии духоподъемного и конструктивистского пафоса концепций Сассен сегодня эти построения оставляют чувство раздвоенности — с одной стороны, мы отмечаем часто иррациональную, необъяснимую любовь к городу у большинства современных социологов (будь то «глобальный город» или какой-то иной), а с другой стороны — отнюдь не беспочвенное предчувствие ограниченности урбанистического устройства мира и поиски альтернативы беспредельной урбанизации, как в контексте индивидуального выбора жизненного пути, так и с высоты социально-философской обобщенности.
8 И этот мотив «город не навсегда», «жизнь после города» оказывается весьма близким для тысяч жителей городов, в том числе и для молодых горожан. И в этом состоит весьма серьезная исследовательская проблема, сформулированная в виде тезиса-вопроса: «Что после города?». На каждом этапе современной истории она возникает в самых различных ракурсах.
9 Итак, тема статьи соединяет историю и современность, урбанизацию и ее противоположность — дезурбанизацию (контрурбанизацию, обратную миграцию, рурализацию и так далее). Есть ли реальные перспективы у дезурбанизации — этой альтернативы роста глобальных городов? Или же это мечтания относительно немногочисленных романтиков и сторонников естественной жизни на лоне природы? Как мегаполисы выходят за свои пределы и диалектически порождают свою противоположность в виде поселений городских жителей на дальних дистанциях от городов? В чем особенность современной рурализации в условиях катастрофической пандемии и разного рода тотальных угроз, включая военные конфликты?
10

Теория дезурбанизации
11 Академические исследования дезурбанизации силами социальных географов, социологов и демографов активно развиваются, начиная с 1970-х годов, когда в США — самой урбанизированной стране мира — начинает расти доля негородского населения, прежде всего за счет возвратной миграции. Эта трансформация позволила американскому социальному географу Б. Берри заявить о переходе к новому этапу расселения в Соединенных Штатах — контрурбанизации, характеризующейся деконцентрацией, то есть миграцией популяции на менее населенные территории [Berry, 1976]. Вскоре наблюдения Берри подтвердились большим массивом международных демографических данных. Д. Вининг и Т. Контули отметили, что в Западной Европе и Японии приток населения из периферии в центр замедлился, а движение в обратном направлении, напротив, интенсифицируется [Vining and Kontuly, 1978]. Американские мегаполисы словно переполнились до краев и стали «переливаться» за свои пределы. Полученные данные заставили целый ряд исследователей предлагать собственные системные модели трансформации паттернов расселения и задаться вопросом о принципиальном отличии роста одноэтажных пригородов, с одной стороны, и центробежной миграции, с другой. Так, Т. Контули подчеркивает важность различения миграции в отдаленные районы и субурбанизации, считая последнюю своего рода расширением города, децентрализацией без принципиальной смены вектора миграции [Kontuly, Wiard, Vogelsang, 1986]. Однако первые исследования опирались на структурные объяснения: уровень развития экономики, деиндустриализацию, реже на кризис мегаполисов, но практически игнорировали агентность самого переселенца.
12 Систематизировала подходы к исследованию дезурбанизации современная канадская исследовательница Клэр Митчелл [Mitchell, 2004]. Она предложила собственную классификацию, учитывающую и дальность перемещения, и изменения контактов с городом, и мотивации самих мигрантов. Первая форма дезурбанизационной мобильности — «эксурбанизация» — мигрант уезжает в пригород, сохраняя при этом тесные связи с городом. Вторая форма — «вытеснение городом», при которой переезд происходит из-за безработицы или недоступной стоимости жилья, сама внегородская локация не так важна для переселенцев этого типа. Третья форма — «антиурбанизация», которая характеризует мигрантов, отрицающих городской образ жизни, планирующих существенный разрыв с городом.
13 Большинство современных исследований дезурбанизации идут еще дальше и проблематизируют не только мотивацию мигранта, но и само понятие «проживания». Выполненные в рамках парадигмы мобильностей Дж. Урри, эти работы во многом отталкиваются от программной статьи К. Халфакри «Moving to the Countryside ... and Staying: Lives beyond Representations» [Halfacree K.H., Rivera M.J., 2011], в которой автор примеряет «мобильную оптику» для исследований «вторых домов» (дач). Халфакри предлагает сфокусироваться на одновременности, множественности проживания («dwelling») в разных пространствах; при этом само понятие «жителя» становится пластичным. Он утверждает, что в мобильном мире образуются множественные гетеролокальные идентичности, привязанные сразу к нескольким местам проживания. Работы Халфакри особенно релевантны в российском контексте, где широко распространена жизнь на два дома и регулярные дачные мобильности, а вот субурбанизация и обратная миграция западного типа, связанная с переносом части рабочих мест из центра в периферию, в центростремительной России выражена слабее, хотя во время пандемии и этот тренд начал набирать силу.
14 Тема трансформации внегородского стиля жизни и идентичности переселенцев подробно раскрывается в российской ветви исследований дезурбанизации, прежде всего в работах Угорского проекта1. Так, Н.Е. Покровский предлагает концепцию «клеточной» глобализации, проникающей в повседневные практики, ритуалы и стили жизни на самых отдаленных территориях [Покровский, Нефедова, 2013].
1. Угорский проект – междисциплинарная исследовательская группа, основанная в 2000 г. на базе РОО «Сообщество профессиональных социологов» и проводящая ежегодные исследования по широкому кругу проблем внегородских поселений. В фокусе исследователей процессы дезурбанизации, клеточной глобализации, сельско-городские сообщества Ближнего Севера (Покровский, Нефедова, 2012).
15 Таким образом, в большинстве исследований дезурбанизационная мобильность рассматривается в условиях постепенного и медленного развития либо системных факторов (изменения системы расселения, структуры занятости, роли различных секторов экономики и др.), либо субъективных факторов (стилей жизни, постепенной утраты городом притяжения, присущего ему в XIX и в XX веках). При этом, чаще всего исследователи дезурбанизации выступали в роли футурологов, предсказывая дальнейшие изменения на горизонте в 5-10-20 лет. Однако пандемия коронавирусной инфекции создала уникальную ситуацию единовременного массового кризисного оттока населения из городов, который внес разлад даже в тщательно продуманную модель, предложенную Митчелл: миграция осуществляется вследствие резко возросших рисков нахождения в городе, на неопределенный срок и, зачастую, при сохранении городской занятости.
16

Пандемия как фактор вытеснения горожан из мегаполисов
17 Наша исследовательская группа в 2020 году «по свежим следам» анализировала вынужденную миграцию горожан во внегородские пространства, вызванную эпидемией COVID-19, возросшими рисками нахождения в городе и принудительной самоизоляции [Покровский, Макшанчикова, Никишин, 2020]. Кризисная центробежная миграция — переезд на дачу, в деревню к родственникам, в загородные дома и квартиры — позволила героям нашего социологического исследования справиться с кризисом, стала своего рода терапевтической мобильностью (понятие чаще используется в human geography). Кроме того, как ни парадоксально, кризис и переезд во внегородскую «глушь» позволил информантам нарастить собственный сетевой капитал и рассмотреть возможность осуществления полноценной дезурбанизационной мобильности, тогда как в докризисное время подобный переезд как возможный рассматривала малочисленная доля городского населения. В мае 2020 г. многие опрошенные заявляли, что возвращаться в город они не собираются, как не собираются возвращаться на очную работу. Пандемический кризис, подобно мобильности кочевников, стал постоянным, продолженным, и длится до сих пор.
18 Через год мы повторно интервьюировали участников первого исследования, чтобы узнать, удалось ли им осуществить задуманное, как изменились их планы, и насколько состоятельны оказались наши первоначальные гипотезы. Кроме того, сейчас мы имеем возможность соотнести наши наблюдения с другими исследованиями и данными, собранными и опубликованными за год пандемии.
19

Как это начиналось. Кризисная миграция в апреле–мае 2020 года

20 Хорошо известно, что Россия — один из мировых лидеров по числу вторых домов или дач, однако подавляющая часть этих домов предназначаются для временной рекреации в весеннее-летний сезон [Аверкиева, 2016]. Для долгосрочного пребывания, основного места жительства россияне выбирают крупные города, и темпы центростремительной миграции значительно опережают темпы центробежной мобильности. Москва, как и другие мегаполисы мира, ранее представлявшаяся оплотом цивилизации и олицетворением последних достижений науки и техники в одночасье стала небезопасной, перемещение — затрудненным, возможности досуга — ограниченными. Данные, собранные Apple Maps показывают, что с 30 марта (дня введение режима самоизоляции для всех жителей Москвы) повседневная мобильность – в частности, число прогулок по городу с 30 марта упало до 25% от 13 января 2020 года и приблизилось к предыдущим показателям только 9 июня 2020 года, схожая динамика у числа автомобильных поездок по городу [Отчет по данным, 2022]. При этом, тепловые карты, данные операторов сотовой связи и сервисов аренды жилья показывают, что в эти же даты значительно вырос поток мигрантов из столичного региона, в том числе направленный во внегородские пространства. Пандемический кризис запустил цепочку масштабных, нетипичных миграционных процессов, вызвавших не только бурное обсуждение в СМИ с десятками заголовков о массовом исходе горожан во внегородские пространства, но и интерес исследователей дезурбанизационной мобильности Угорского проекта [Покровский, 2020; Nikolaeva, Rusanov, 2020; Махрова, Нефедова, 2021].
21 Исследование проводилось в апреле-мае 2020 года, когда объявление нерабочих дней, наложившееся на майские «дачные» праздники способствовало значительному оттоку населения из столицы. Участниками исследования стали представители столичной интеллигенции (knowledge workers), сохранившие удаленную занятость в городе. Декларируемые мотивации информантов, мигрировавших в тот период во внегородские пространства, разместились на условной шкале от страха за здоровье и попытки сохранить собственную безопасность с одной стороны до желания избежать ограничений локдауна и параллельно приобрести новые рекреационные возможности — с другой. Обе миграции можно причислить к кризисным в терминах О. Бейвелла [Bakewell, 2011] — будь то страх за свою жизнь или желание получить доступ к запретному досугу (напомним, что в первый локдаун в столице были запрещены даже прогулки) город «вытеснил» мигрантов за свои пределы. Отправляясь в путь, информанты из обоих сегментов не только проверяли уровень заражений и уровень ограничений в пункте назначения в DIY каналах в Telegram, но и нередко, подобно беженцам, попадали в пространства секьюритизации: подвергались досмотрам на границах регионов, проверкам температуры, недоверию и опаске со стороны местных жителей принимающих поселений. Вирусный контекст запускал и практики аутосекьюритизации — большинство информантов боялись оказаться источником угрозы и навредить окружающим, прислушивались к своему состоянию, использовали средства защиты и дезинфекции. Нередко миграция разбивала семьи по возрастному принципу – пожилые члены семьи попадали в изоляцию на даче или, напротив, в городской квартире.
22 Однако, несмотря на указанные сложности и психоэмоциональное напряжение, вскоре после отъезда опрошенные осознали преимущества перед «запертыми» городскими друзьями и знакомыми. В результате кризисной миграции загородный «второй дом» неожиданно приобретает функции «первого» и главного дома, комбинируя в себе пространства для работы и отдыха.
23 Важная находка исследования, подкрепленная концепцией К. Халфакри, затрагивала терапевтический характер кризисной дезурбанизационной мобильности. Мы утверждали, что перемещение во внегородское пространства и его последующее освоение способны стать ресурсом для адаптации к кризису, способом преодоления психоэмоционального напряжения. Все эти факторы крайне важны для human geography, но часто игнорируются.
24 Ознакомившись с параллельно проведенными исследованиями, мы запустили вторую волну исследования.
25

Параллельные исследования кризисной миграции
26 В разделе мы остановимся на двух вопросах: 1) насколько показателен был кейс кризисной миграции из Москвы, встречались ли подобные явления в других странах; 2) отмечались ли схожие паттерны миграции и сопутствующие им изменения образа жизни переселенцев. За прошедший год появилось сразу несколько работ о паттернах кризисной, пандемической мобильности в различных регионах мира, демонстрирующих схожие миграционные настроения. Следует отметить несколько исследований — из США, Японии, а также Скандинавских стран, где число вторых домов, как и в России, крайне велико (ими владеет примерно половина домохозяйств). Так, в сельских регионах Среднего Запада США наблюдалось значительное увеличение использования мобильных устройств. Любопытно, что пандемия увеличила темпы мобильности внутри страны — число американцев, сменивших адреса в феврале-июле 2020 года выросло на 4% по сравнению с тем же периодом 2019 года [Dimke, 2021]. Анализ геолокации мобильных телефонов жителей Финляндии также показал значительный отток городского населения в первые недели объявленного локдауна март 2020 [Willberg, 2021]. Чем больше город, тем выше показатели — в Хельсинки поток ежедневной миграции из пригородных зон сократился на 27%. При этом, к концу марта в наиболее популярных среди дачников внегородских зонах находилось более 370 дополнительных жителей на каждую тысячу дач.
27 Авторы не фокусируются на причинах переезда, но указывают на ряд существенных проблем, сопутствующих аномальной миграции. Например, внезапная массовая мобильность создает дополнительную нагрузку на инфраструктуру внегородских поселений. Схожие проблемы наблюдаются и в России, где число медицинских пунктов привязано к числу постоянно проживающих в населенном пункте, что вызывало перегрузки системы в пиковые летние периоды и до эпидемии. Проблемы негативных эффектов кризисной дезурбанизации отмечают и австралийские исследователи. Так, 41% всех жителей страны может работать полностью удаленно, однако большая часть этих работников имеют высшее образование, высокий доход, и создают вокруг себя рабочие места для очной занятости, которые могут исчезнуть из-за массовой обратной миграции [Denham, 2021]. С другой стороны, массовый отток горожан обнаружит дефицит кадров и инфраструктуры в принимающих сообществах.
28 В целом, все больше авторов считают, что внегородские пространства заслуживают новой интерпретации. По мнению исследователей Болонского университета, после кризиса мы должны переосмыслить внегородские пространства – не рассматривать их исключительно как часть сельскохозяйственного процесса, но как ценный ресурс из локальных сообществ, местного наследия, природных ресурсов и необходимый элемент любого проекта устойчивого развития [De Luca, 2020]. В условиях пандемического кризиса внегородские пространства становятся все более привлекательными и для туризма, что, в частности, показывают данные из Чехии и Португалии [Vaishar, 2020; Marques, 2021].
29 Данные ряда исследований демонстрируют, что нахождение во внегородских пространствах позволяет лучше справиться с кризисом, в том числе ментально [Robinson, 2021]. В частности, в пользу гипотезы о терапевтическом воздействии внегородских пространств в период кризиса выступают данные исследования, проведенного во время острой фазы пандемии в Токио, демонстрирующие, что частота использования природных зон и даже вид из окна на природные объекты способствует преодолению стресса и улучшает целый ряд показателей ментального благополучия [Soga, 2021]. В статье 2020 года мы предполагали, что кризисная миграция и вынужденное длительное пребывание во внегородских пространствах стимулирует стремление чаще покидать город и после острой фазы кризиса. Данные исследования, проведенного среди пользователей мобильного приложения для отслеживания фитнес-активностей STRAVA, показывают, что жители Осло действительно стали чаще покидать город и проводить больше времени на природе после окончания кризиса, более того, они стремятся «дезурбанизировать» городское пространство, гораздо чаще посещают городские и внегородские зеленые зоны даже спустя месяцы после объявления локдауна [Venter, 2021]. Данные А.Г. Махровой и Т.Г. Нефедовой показывают, что дачники Московской области оставались в своих домах гораздо дольше обычного, включая поздний осенний сезон, что говорит о психологической готовности горожан к переезду за город, т.е. трансформации кризисного паттерна в постоянную черту определенных регионов [Махрова, Нефедова, 2021].
30

Вторая волна исследования
31 В совокупности рассмотрено 10 кейсов переезда постоянно проживающих в Москве горожан в возрасте от 19 до 53 лет различных профессий и социальных статусов (дизайнер, маркетолог, психолог, финансист, предприниматель, студент и др.). На основе теоретических посылок и гипотез был составлен гайд глубинного интервью. Средняя продолжительность интервью составила 45 минут.
32

Обновление структуры приспособленческих стратегий
33 Развитие пандемического кризиса, переход новостной повестки о вирусе COVID-19 в перманентный формат, а также осознание горожанами долгосрочного характера и серьезности происходящих изменений провоцирует осознанную работу всех членов семьи над обновлением приспособленческих стратегий. Запросы каждого участника домохозяйства могут быть решены обособленно или в кооперации с другими, при этом, более активную позицию в реализации новой семейной стратегии занимают молодое и среднее поколение, вынужденно прерывая контакт с самыми возрастными членами семьи.
34 Происходит усложнение приспособленческой стратегии семьи. Стратегия больше не предполагает применения ультимативных практик «переехали за город», «остались в квартире», «живем на два дома: будни — город, выходные — деревня», а становится более многоуровневой, включает в себя совмещение разных форматов взаимодействия с пространством и реализацию найденных решений, удовлетворяющих каждого члена семьи. Потребность в отъезде из города на несколько дней больше не воспринимается, как особая задача, требующая осмысления и организационных усилий, таких, как сбор вещей, закупка товаров, длительное согласование с членами семьи и продумывание маршрута.
35 Проживание вне города установило особую планку на ценность замедленного ритма жизни, что преимущественно входит в противоречие с интенсивным городским темпом, распорядком дня и активностей. Более регулярное совмещение форматов жизни «на два или более домов» предполагает активное жонглирование состояниями, соответствующими выбираемому городскому или внегородскому контексту. Однако сформированные в период пандемии паттерны узкой локальности и амобильности дали о себе знать. «Первые месяцы после возвращения никуда не ходила особенно, попала в одинокое состояние, т.к. все замкнулись в рамках своих семей» (Ж, 25, маркетолог).
36 Опыт длительного проживания вне города во время вынужденной изоляции во многом определяет стремление горожан наполнять продолжающиеся приспособленческие жизненные стратегии большей решительностью во взаимодействии с пространством: многие больше времени проводят на даче, уезжают в любой желаемый момент, назначая пространству необходимые функции без привязки ко дню недели, сезону или работе.
37 Обновленная приспособленческая стратегия также включает изменение отношения к городскому пространству: наблюдаем стремление горожан найти зеленое пространство, «место силы» внутри города, чтобы временно дополучить воздух, энергию, тишину и ранее менее желаемые блага внегородской рекреации. Замедление темпа жизни вне города, как ни странно, позволяет вести более активный и здоровый образ жизни: «Из-за того, что сельская местность, река, лес, сад были вокруг меня во время изоляции, вижу, что я стала активнее. Теперь больше времени провожу на улице, чаще езжу за город, когда есть возможность» (Ж, 25, маркетолог).
38 Усиленная практика аутосекьюритизации перед поездками в город остается неизменной, выход в общественные городские пространства сопровождается страхом заболеть, представляется неоправданным риском. Однако, благодаря возможности вакцинации некоторые семьи ощущают большую свободу передвижений, сохраняя настороженное отношение к общедоступным объектам городской инфраструктуры. Пребывание в городе по-прежнему теперь больше включает посещение парковых пространств, меньше — торговых и культурно-развлекательных городских площадок, при этом последние в некоторых семьях остаются под запретом по серии причин. С одной стороны, стали заметнее недостатки города – плотная застройка, мало парковых пространств, деревьев. С другой – больше ценятся и преимущества, например, архитектура, доступ к услугам, доставке.
39

Развитие смыслов дачного пространства: место переизобретения семейной близости, капитализация пространства через творческое хобби
40 Особое «время на себя и семью» до локдауна было редкостью для многих информантов, практически отсутствовало в жизненном расписании из-за напряженного стиля жизни и необходимости поддерживать сетевой капитал в мегаполисе. За прошедший год также изменилось и восприятие пространства жилища: после проживания в просторном доме уместить быт единовременно работающих и учащихся разных членов семьи представляется менее возможным.
41 Вне города горожане отмечают усиление потребности в созидательной функции: возможным становится внедрение творческого хобби в качестве регулярного ритуала, а не разовой случайной активности: «Я открыла для себя несколько интересных занятий, связанных с промыслами, гончарное дело, например, или ювелирное дело, это мне интересно» (Ж, 21, студентка). Происходит изменение отношения к социальным сетям (рассматриваются как один из возможных каналов коммуникации с аудиторией знакомых и сторонних наблюдателей об особенностях ведения быта вне города без намеренной цели вести блог).
42

«Человек свободный»: мобильность в передвижении и взаимодействии
43 Отмечаем видимую смену круга общения информантов после локдауна, обновление ранее установленных паттернов коммуникации — не представляется возможным поддерживать «слабые связи» не получается поддерживать только дистанционно, необходимо и очное поддержание «старых» контактов, хоть и эпизодическое. При этом происходит «очищение» поля коммуникации как через отказ от избыточной информационной новостной повести, так и благодаря сепарации от ряда знакомых.
44 За прошедший год горожане трансформировали и адаптировали к проживанию как внегородские жилища, так и свое отношение к передвижениям между ними: легче воспринимается дорога между двумя домами, понимание, что быт отлажен в обеих локациях делает пространство более доступным пространство более доступным. «Выбираешь, электричка или каршеринг — и едешь. Быт отлажен и там, и там» (Ж, 24 года, менеджер).
45

«Ковидный гнет»: свои-чужие, новостная повестка, планы
46

Продолжается реагирование на усиливающуюся и провоцирующую адаптацию к изменениям, вызванных коронавирусной инфекцией. Многие информанты планируют дальше вкладываться в существующий или покупать новый загородный дом, чтобы проводить в нем больше времени, т.к. осознают, что нестабильная ситуация с внешней инфекционной опасностью не будет приостановлена в ближайшее время. «Какие перспективы? Нужен дом. В городе держать негуманно! Могу себе позволить жить с детьми в деревне» (Ж, 45 лет, психолог)
47 Продолжается переоценка притягивающих и отталкивающих факторов:
48
  1. Работа разделилась на удаленную и офисную, при этом большая часть значимых дел может быть реализована в дистанционном формате, нахождение в городе редко становится блокирующим фактором для сохранения рабочего места;
  2. Детское онлайн образование существенно расширило возможности для работы с детьми в дистанционном формате (появились онлайн-кружки, увеличились предложения от высококвалифицированных специалистов-предметников по работе с ребенком в формате индивидуальной траектории удаленно); однако родители сохраняют настойчивый запрос на включение ребенка в прямое очное взаимодействие для продолжения социализации в процессе обучения, что по-прежнему возможно только в рамках городских предложений.
  3. Развлечения и культурный досуг общедоступны и больше не имеют рамок: посещение премьеры оперы, открытия музейной экспозиции, первого показа кинофильма возможно из сельского дома с хорошим интернетом.
  4. Инфраструктура в селе по-прежнему не позволяет иметь оперативный доступ к качественной медицине, быстрой и соответствующей разумному распределению баланса «цена-качество» доставке продуктов и товаров первой необходимости. Но в перспективе возникают планы справиться с этой примитивностью, используя новейшие технологические средства, например телемедицину. Поэтому основной тренд «горожане в деревне» идет, все-таки, в направлении технологизации сельской жизни, а не опрощения.
  5. Городское пространство по-прежнему воспринимается как особо опасное, однако появившаяся возможность вакцинации воспринимается как полезная, так как позволяет снизить риски жителей внегородского пространства, то есть там, где инфраструктура здравоохранения менее развита.
49 Выталкивающие и притягивающие факторы рассматриваются не с позиции радикальной и окончательной оценки, оказывающей влияние на принятие решений, а зачастую в контексте возможного надвигающегося подъема или спада «волны» эпидемии.
50

⁎⁎⁎
51 Что после города? Теперь этот вопрос уже не звучит столь парадоксально. Жизнь после города приобретает свою ценность в глазах вполне продвинутых и модернизированных горожан. Они формируют особые приспособленческие стратегии, каждая из которых — уникальный ответ на обозначенный вопрос. Центробежные ручейки переселенцев в одних регионах и потоки в других создают проблемы перегрузки объектов внегородской инфраструктуры, при этом определяют перспективные зоны роста в развитии территории и локальных сообществ. Важными становятся как внешний контекст — катализатор миграционных процессов, так и условия, в которых горожане жили до переезда, и которые рассматривают после, а также состав и степень риска, на который представители домохозяйств готовы пойти, если «уедут» или «останутся».
52 Именно COVID-19 в очередной раз позволил жителям крупных городов снять императивный характер выбора города как основного места проживания, обратиться к поиску альтернативных способов организации образовательного процесса для детей, рабочего — для себя, медицинского обеспечения — для старшего поколения. И какой бы приспособленческая стратегия ни была, город не получает главной роли в терапевтических процессах выхода из эпидемического кризиса. Город, обрушивший на своих жителей драконовские меры всяческих ограничений и правовых предписаний, по большому счету, не стал партнером и помощником в этой ситуации. Он отступил на второй план и дал внегородским пространствам возможность быть переосмысленными: горожане готовы к реконструкции внегородских жилищ, обновлению повседневных практик, изменению своего отношения к физическому и социальному пространству, которое формируют вокруг себя и семьи.
53 Эпохальные события февраля 2022 года, явственно раскрывшие перед российским обществом перспективу демодернизации и архаизации (сами тенденции были задолго до этого выявлены социологами [Николаева, 2005]), с еще большей силой заставляют рассматривать дезурбанизацию как вполне реальный ответ на грядущий экономический кризис. Таким образом, мы становимся свидетелями, участниками и исследователями дезурбанизационного тренда, меняющего свои ипостаси — от дачно-рекреационной дезурбанизации к кризисной антивирусной и, наконец, к экономической и архаизационной. Есть, о чем серьезно задуматься.

References

1. Mezhdu domom i ... domom. Vozvratnaya prostranstvennaya mobil`nost` naseleniya Rossii [Between Home and ... Home. Reversible Spatial Mobility of the Population of Russia], ed. by T.G. Nefedova, K.V. Averkieva, A.G. Makhrova. Moscow: Novy`j Khronograf Publ., 2016.

2. Dostoevsky F.M. Poln. sobr. soch. V 30 t. [Complete Works in 30 vol.]. Vol. 30. Book 1. Leningrad: Nauka Publ., 1972.

3. Simmel G. Bol'shie goroda i duhovnaya zhizn' [The Metropolis and Mental Life]. Logos. 2002. Vol. 3. N 34. P. 1–12.

4. Makhrova, A. G., Nefedova, T. G. Smozhet li pandemiya Covid-19 stimulirovat` suburbanizacziyu v Czentral`noj Rossii? [Will the Covid-19 Pandemic be Able to Stimulate Suburbanization in Central Russia?]. Vestnik Moskovskogo universiteta [Bulletin of Moscow University]. Series 5. Geografy. 2021. N 4. P. 104–115.

5. Nikolaeva U.G. Ekonomicheskaya arhaika i sovremennost' [Economic Archaism and Modernity]. Moscow: Dashkov & Co Publ., 2005.

6. Otchet po danny`m o kolichestve peredvizhenij [Movement Data Report]. [Electronic resource]. URL: https://covid19.apple.com/mobility (date of access: 20.03.2022).

7. Pokrovsky N.E., Makshanchikova A.Yu., Nikishin E.A. Obratnaya migracziya v usloviyakh pandemicheskogo krizisa: vnegorodskie prostranstva Rossii kak resurs adaptaczii [Reverse Migration in Pandemic Crisis: Russia's Out-of-Town Spaces as an Adaptation Resource]. Socziologicheskie issledovaniya. 2020. N 12. P. 54–64.

8. Pokrovsky N.E., Nefedova T.G. «Kletochnaya globalizacziya» i tendenczii v sel`skikh soobshhestvakh blizhnego severa Rossii [“Cellular Globalization” and Trends in Rural Communities of the Near North of Russia], Socziologicheskie issledovaniya. 2013. N 4. P. 13–23.

9. Tolstoy L.N. Voskresenie [Resurrection]. Sobranie sochinenij v 22 t. [Collected Works in 22 vol.]. Vol. 13. Moscow: Khudozhestvennaya Literatura Publ., 1983. P. 7–458.

10. Toro G.D. Uolden, ili Zhizn` v lesu [Walden, or Life in the Forest], transl. from English by Z. E. Aleksandrova; ed. by Z.E. Aleksandrova, A.I. Starczev, A.A. Elistratova. Moscow: Academia Nauk SSSR Publ., 1962.

11. Bakewell O. Conceptualizing Displacement and Migration: Processes, Conditions, and Categories. In: The Migration-Displacement Nexus: Patterns, Processes, and Policies. New York; Oxford: Bergahn Books. 2011. P. 14–18.

12. Berry B.J.L. The Counterurbanisation Process: Urban America Since 1970. In: Urbanisation and Counterurbanisation, Urban Affairs Annual Review. 1976. N 11. P. 17.

13. De Luca C., Tondelli S., & Åberg H. The Covid-19 Pandemic Effects in Rural Areas. Journal of Land Use, Mobility and Environment. 2020. P. 119–132. DOI: 10.6092/1970-9870/6844

14. Denham T. The Limits of Telecommuting: Policy Challenges of Counterurbanisation as a Pandemic Response. Geographical Research, 2021. DOI: 10.1111/1745-5871.12493.

15. Dimke C., Lee M.C., Bayham J. COVID-19 and the Renewed Migration to the Rural West. Western Economics Forum. 2021. Vol. 19. N 1. P. 89–102.

16. Halfacree K. Jumping up from the Armchair: beyond the Idyll in Counterurbanisation. In: Understanding Lifestyle Migration. London: Palgrave Macmillan. 2014. P. 92–115.

17. Kontuly T., Wiard S., Vogelsang R. Counterurbanization in the Federal Republic of Germany. The Professional Geographer. 1986. Vol. 2. N 38. P. 174.

18. Marques C.P., Guedes A., Bento R. Rural Tourism Recovery Between Two COVID-19 Waves: the Case of Portugal. Current Issues in Tourism. 2021. P. 1–7

19. Mitchell C. Making Sense of Counterurbanization. Journal of Rural Studies. 2004. N 5. P. 27.

20. Nikolaeva, U.G, Rusanov A.V. Self-isolation at the dacha: Can’t? Can? Have to? Population and Economics, 2020. N 4 (2). P. 182–198.

21. Park R., Burgess E. The City: Suggestions for the Study of Human Nature in the Urban Environment, University of Chicago Press, Chicago. 1984.

22. Robinson J., Brindley P., Cameron R., MacCarthy D., Jorgensen A. Nature’s Role in Supporting Health During the COVID-19 Pandemic: A Geospatial and Socioecological Study. International Journal of Environmental Research and Public Health. 2021. Vol. 18. N 5:2227.

23. Sassen S. The Global City: New York, London, Tokyo. Princeton: Princeton University Press, 2001. Vol. 2.

24. Soga M., Evans M. J., Tsuchiya K., Fukano Y. A Room with a Green View: the Importance of Nearby Nature for Mental Health During the COVID‐19 Pandemic. Ecological Applications. 2021. Vol. 2. N 31.

25. Vaishar A., Šťastná M. Impact of the COVID-19 Pandemic on Rural Tourism in Czechia Preliminary Considerations. Current Issues in Tourism. 2020. P.1–5.

26. Venter Z.S., Barton D.N., Gundersen V., Figari H., Nowell, M.S. Back to nature: Norwegians sustain increased recreational use of urban green space months after the COVID-19 outbreak. Landscape and Urban Planning. 2021. Vol. 214. DOI: 10.1016/j.landurbplan.2021.104175

27. Vining D. R., Kontuly T. Population dispersal from major metropolitan regions: an international comparison. Inr. RegionalSci. Rev. 1978. Vol. 13. N 1. P. 49–73.

28. Willberg E., Järv O., Väisäne, T., Toivonen T. Escaping from Cities during the COVID-19 Crisis: Using Mobile Phone Data to Trace Mobility in Finland. ISPRS Int. J. Geo-Inf. 2021. Vol.10. N 103. DOI: https://doi.org/10.3390/ijgi10020103 (date of access: 20.03.2022).

Comments

No posts found

Write a review
Translate